Ученик аптекаря - Александр Окунь

Во Франции какое-то время он партизанил в группе Маникяна. «Там были испанцы, поляки, армяне, русские, евреи. Только французов не было, и когда я понял почему, то ушел. Класть свою жизнь, чтобы одно дерьмо избавить от другого?»

Через Испанию Поляк добрался до Португалии, а оттуда в Канаду. Жил на отшибе. Зимой стрелял пушного зверя, сдавал американским контрабандистам, тем и кормился.

Однажды осенью дикий кабан подмял его под себя, и хотя Поляку удалось воткнуть зверю нож под ребра, со сломанной ногой и распоротым животом он остался лежать под огромной тушей. И снова ангел смерти на свидание с поджидавшим его Поляком не явился. Вместо него Поляк увидел склонившиеся над ним головы краснокожих людей с перьями в иссиня-черных волосах. Его положили на сплетенные из ветвей носилки, на другие взгромоздили тушу вепря, и через два с половиной часа пути процессия добралась до стойбища. Последнее, что запомнил Поляк, было покрытое сетью глубоких морщин лицо старика, смотрящее на него с непонятным Поляку благоговением. «И изо рта его воняло почище, чем от кабана, — ворчал Поляк, — впрочем, во всех остальных отношениях Ветка Омелы был отличным человеком и великим вождем».

Раны, промытые настоем из трав и зашитые конским волосом, зажили на удивление быстро, нога срослась. Выучить язык ихтиосов Поляку труда не составило — как известно, трудно даются лишь первые четыре, а он знал восемь: идиш, русский, немецкий, польский, французский, испанский, английский, греческий.

— В общем, я у них остался. Видишь ли, малыш, эти дикари никогда не могли бы опуститься до того, что мне пришлось повидать в цивилизованном мире. А потом, я хотел их отблагодарить, все-таки они мне жизнь спасли.

И вот Поляк методично, одному за другим, принялся лечить зубы ихтиосам, благо набор инструментов всегда лежал в его походной сумке.

— Наркоз им был ни к чему, — объяснял Поляк, — для них это вроде как почетное испытание.

Но не только врачевание, умение обращаться с оружием, ловкость и храбрость снискали ему уважением ихтиосов.

— Великий Вепрь смешал свою кровь с твоей и передал тебе свою душу, — поведал Ветка Омелы Поляку после того, как тот удовлетворенно объявил вождю, что лечение окончено и тот снова сможет жевать оленину, как прежде. — Дух покровителя нашего племени вошел в тебя.

Когда Поляка на торжественной церемонии принятия в племя и нарекли Сыном Вепря, ему подумалось, что вряд ли его предки, для которых одно упоминание нечистого животного было омерзительным, одобрили бы такое имечко, но безропотно позволил вытатуировать на своей груди изображение дикой свиньи. Мысль эта, лишь на секунду мелькнувшая в его голове и исчезнувшая так же быстро, как появилась, тем не менее послужила толчком для преобразований, которыми занялся Поляк, когда через два года, после смерти Ветки Омелы, был избран вождем племени ихтиосов.

— Ничего не происходит случайно, — учил Аптекарь, — как говорится, и кирпич на голову просто так не падает. Связь есть всегда, только вот обнаружить ее непросто, ибо ни в чем не силен наш мозг так, как в создании системы защит и маскировке причинно-следственных связей.

Став вождем, Поляк принялся обучать индейцев идишу и начаткам иудаизма. С иудаизмом было как раз просто — Великий Отец Маниту в мифологии ихтиосов наличествовал, так же как и запрет на поедание свинины — плоти покровителя племени. Пейсы, особенно возможность заплетать их в разнообразной конструкции косички, также пришлись индейцам по душе. С энтузиазмом в контексте инициативных обрядов было воспринято даже обрезание. Идиш же был представлен Поляком как священный и любимый язык Великого Отца.

— Я видел, что происходит с нами там, в Европе, — объяснял Поляк, — и ничего не мог сделать. Никто не мог. А те, кто мог, не хотели. Почти все. И тут у меня появился шанс украсть у них победу. Видишь ли, малыш, евреями не рождаются, ими становятся. Даже сами евреи. Это долгий и тяжкий труд. Но моим ребятам он был по плечу. А как они пели на идиш! Послушал бы ты, как Ловкий Кролик, в полном боевом облачении, выводил «ви немтмен абиселе мазл», — я сам не мог удержаться от слез!

Короче, прошло не так уж много времени, прежде чем в эпосе ихтиосов появилось сказание о долгом, полном чудес и приключений пути колена Эфраима из Вавилонского плена в канадские леса. Притащив в стойбище патефон и пластинки, купленные в Торонто, Поляк приобщил своих индейцев к классической музыке, и вскоре они с оживлением обсуждали тонкости различий в трактовке Пятой симфонии Бетховена Фуртвенглером и Тосканини. А затем неугомонный Поляк ознакомил их с ритмами вальса и танго, так что раз в неделю, по вечерам, кружили благородные воины племени ихтиосов своих краснокожих подруг вокруг костра, разведенного в центре стойбища.

Успешно завершив свои революционные преобразования, Поляк затосковал. Все чаще являлась ему во снах рыжеволосая девушка. Все чаще мучили его воспоминания о ее сухой горячей коже. Все чаще, глядя на бодро говорящих на идиш индейцев, он думал, что его миссия по сохранению еврейского народа окончена: кому придет в голову искать евреев в девственных канадских лесах? И вот, когда дошла до него новость об окончании войны, Поляк принял решение.

В Судный день он объявил, что Великий Отец назначил ему встречу, и удалился в лес. Вернувшись, он собрал племя на Великий совет. Мужчины сидели вокруг костра, женщины и дети стояли за ними.

Поляк раскурил трубку, сделал несколько затяжек и передал ее своему заместителю, Ловкому Кролику.

— Отменный был парень, — с одобрением вспоминал Поляк. — Умный. Решительный. И прирожденный дантист.

Когда, совершив круг, трубка вернулась к нему, Поляк затянулся и поднял руку.

— Дети мои, — произнес он, оглядывая свое племя. — Ингелех унд мэйделех. Великий Отец хочет, чтобы я вернулся к нему. Вместо меня в лавке останется Ловкий Кролик.

Поляк встал, обнял Ловкого Кролика, передал ему саквояж с зубоврачебными инструментами, повернулся к ихтиосам и поднял над головой томагавк.

— Шма Исраэль! — воскликнул он.

— Адонай элохейну, Адонай эхад! — откликнулось племя.

Через разрушенную Европу Поляк добрался до Каунаса.

— А женщин, милок, порешили назавтра. Всех, — сказала соседка-литовка и в ответ на незаданный вопрос добавила: — Нет, милок, нет. Чудеса не случаются дважды.

— А что Антас? Он все там же живет?

Женщина боязливо кивнула.

На следующий день Антаса нашли у Каменецкого рва.

— Непонятное дело, — морщась, докладывал капитан милиции Громов начальнику угрозыска. — На теле обнаружены следы пыток. Умер через полчаса после того, как его обнаружили, но что толку — язык у него был отрезан. Что он искал там ночью, в пижаме? И наконец, почему ему сняли скальп?

— Чушь какая-то, — буркнул начальник угрозыска. — Просто Майн Рид какой-то… Свидетелей, конечно, нет?

— Да в том-то и дело, что есть, — смущенно ответил капитан. — Представьте себе, некий Краскаускас утверждает, что видел на рассвете неподалеку от яра индейца в боевой раскраске… Впрочем, пока много из него не вытянешь, он уже который день в запое…