Порабощенный разум - Чеслав Милош

Американцы сравнивают демократию с неуклюжим плотом, на котором каждый гребец гребет в свою сторону. Много крику и взаимной ругани и нелегко править в каком-нибудь одном направлении. В сравнении с таким плотом боевая галера тоталитарного государства выглядит великолепно. Случается, однако, что там, где разбивается быстроходный тоталитарный корабль, проплывет неуклюжий плот.

То, что есть действительно нового на Западе, клиенту Центра разглядеть нелегко. В некоторых странах Запада, в первую очередь в Соединенных Штатах, произошло нечто, чему нет аналогии в предыдущих эпохах: возникла цивилизация народная, вульгарная, могущая вызывать отвращение у людей более изысканных, но обеспечивающая изделиями фабричной продукции многомиллионные массы. Верно, что эти массы тешатся главным образом внешним шиком и мишурой и что платят за это тяжелым трудом. Тем не менее работница, которая задешево получает размноженные фабрично модели платьев, какие носят кинозвезды, которая ездит на подержанном, но своем собственном автомобиле, смотрит ковбойские фильмы, которые ее развлекают, может иметь у себя в квартире электрический холодильник, — эта работница находится на определенном уровне цивилизации, общем с другими людьми, и никоим образом не напоминает колхозницу из-под Курска, в лучшем случае правнучка этой колхозницы сможет приблизиться к подобному среднему уровню. «Глупость» американских масс, удовлетворяющихся чисто материальными благами современной цивилизации, невероятно раздражает нашего интеллектуала. Воспитанный в стране, где существовало деление на «интеллигенцию» и «народ», он ищет прежде всего идей, вырабатываемых обычно интеллигенцией, зачинательницей революционных перемен. Сталкиваясь с обществом, в котором «интеллигенции», какую знают в Центральной и Восточной Европе, вообще нет, он с трудом осваивается со столь антиконцептуальным материалом наблюдений. «Идеи», которые он там обнаруживает, главным образом устаревшие и далеко отстают от развития экономики и техники. Чисто эмпирическое и прагматическое разрешение трудностей, неспособность к даже скромной дозе абстракции (а ведь буржуазия, например немецкая, обладала этой способностью в высокой степени) вводят в расчет неопределенные величины. Если признать эти черты за «отставание» по отношению к Европе, то нужно в то же время сказать, что «глупость», подкрепленная техникой, гораздо дальше продвинувшейся, чем европейская техника, — это не только источник слабости.

Пока что стремительное движение прогресса по части появления и внедрения новых изобретений не замедляется. Первенство в этом отношении принадлежит Западу. Попытка догнать Запад, предпринятая Японией, кончилась неудачей, и Японию разгромили мирные и раздираемые внутренними конфликтами Соединенные Штаты Рузвельта. Россия, скопировав с Запада модели автомобилей и самолетов, реактивный истребитель, радар, пенициллин, телевизор, атомную бомбу и немецкую подводную лодку, вступает теперь в соревнование. Самое молодое поколение в Восточной Европе, воспитанное в атмосфере культа русской науки, начинает верить, что русская наука и техника займут первое место в мире. Люди постарше считают такое допущение абсурдом, но все же задумываются, учитывая огромные природные богатства России, плановое хозяйство и возможность бросить неограниченные суммы денег на научные исследования и эксперименты, не находится ли Россия в поворотном пункте. Против этого как будто говорит чрезмерный практицизм современной русской науки, подчиненной одному Методу. Как известно, крупнейшие изобретения совершаются вследствие длительной, бескорыстной работы многих ученых, работы, не приносящей сразу никаких конкретных результатов. Против этого свидетельствует та навязчивость, с какой пропаганда приписывает большинство изобретений русским (хотя в то же время до мельчайших деталей копируется американская техника, начиная от конструкции мостов и кончая моторами). Такие усилия пропаганды, доходящие часто до смешного, не свидетельствуют о хорошем самоощущении, как не свидетельствует о нем, например, продажа странам народной демократии шведских автомобилей с закрашенными знаками под видом русских. Тем не менее усилия пропаганды по преодолению русского комплекса неполноценности и по внушению уважения к технике показывают, какое значение Центр придает соревнованию в науке. Кто знает, к каким результатам может привести эта концентрация воли. Нужно только время.

Примем, — соглашается человек из Центральной и Восточной Европы, — что в данный момент превосходство Запада по части промышленного потенциала, техники, замены человеческих рук машиной (что означает постепенное стирание разницы между физическим и умственным трудом) несомненно. Но что делается в умах западных масс? Разве это не сон духа, а когда наступает пробуждение, разве сталинизм — не единственная его форма? Разве христианство там не отступает, разве массы не лишены какой бы то ни было веры? Конечно же, так. Есть ли в их умах пустота? Да. Заполняется ли эта пустота шовинизмом, детективными романами и фильмами, не имеющими художественной ценности? Да.

Так что же Запад может нам предложить? Свобода от чего-то — это много, но это слишком мало, значительно меньше, чем свобода для чего-то.

Такие вопросы могут показаться слишком фундаментальными, но они ставятся. Правда, на эти вопросы можно ответить другими вопросами. Немногочисленные американские коммунисты (преимущественно это интеллектуально настроенные сыновья буржуазных и мелкобуржуазных семейств) сокрушаются о духовной нищете масс, но не задумываются над тем, что в Империи, к которой они так тянутся, существует материальная нищета и отсутствие техники плюс сталинизм и что очень интересно было бы представить себе благосостояние и технику плюс сталинизм: такое не реализовалось еще нигде на земном шаре. Созидание нового человека в Империи осуществляется под лозунгом борьбы с нищетой (одновременно и порождаемой и преодолеваемой) и развития техники (одновременно и уничтожаемой и созидаемой). Если бы не было этих мощных стимулов, что бы стало? Можно подозревать, что колеса огромной машины крутились бы вхолостую. Этот этап — реализованного коммунизма — «святая святых» для верующих, и не позволено досягать туда взглядом. Это — Небо. Не следует пытаться проникнуть в то, что выше понимания. Но если все же на это отважиться, то выяснится, что Небо не очень отличается от Соединенных Штатов в периоды полной занятости и что (даже допуская смягчение страха, что малоправдоподобно) массы живут физиологической жизнью, пользуются материальными достижениями цивилизации, а этому препятствует доктрина, видящая цель в освобождении человека от материальных забот ради чего-то, что, согласно самой же доктрине, бессмысленно.

Разумеется, подобные рассуждения утопичны. Если, однако, они не слишком занимают коммунистов на Западе, то их братья в Империи от них не свободны. Мне запомнилась чья-то фраза: «Я бы не хотела дожить до коммунизма, потому что это будет, наверно, очень скучно». Когда завершится великая воспитательная работа и ненавистное «метафизическое» в человеке будет уничтожено, что дальше? Сомнительно, что партийное подражание христианской литургии и своего рода богослужения перед портретами вождей доставят людям абсолютное удовлетворение.

Привычка поглядывать на Запад в надежде, что там что-то родится, более распространена среди интеллектуалов на Востоке, чем это кажется Западу. Речь идет отнюдь не о пропаганде. Что-то — это новый гениальный писатель, новая социальная философия, художественное движение, научное открытие, новые принципы живописи или музыки. Обнаружить такое что-то случается редко. Люди на Востоке уже привыкли трактовать всерьез только те проявления общественной жизни, которые выступают систематически и в массовом масштабе. В области культуры ничто на Западе не приобретает такого масштаба, кроме некоторых фильмов, бестселлеров и иллюстрированных журналов. Никто из мыслящих людей на Западе не трактует этих средств массового развлечения всерьез, тогда как на Востоке по аналогии (поскольку там все имеет массовый характер) они вырастают до символов, единственно и представляющих «гнилую культуру Запада». Издеваться над идиотизмом многих западных фильмов, романов или статей нетрудно, при небольшом усилии зарабатываешь гонорар, а к тому же освобождаешься таким путем от гораздо более неприятной обязанности писать с энтузиазмом о Центре, поэтому это любимое занятие журналистов, а влияние, которое такого рода критика оказывает на публику, — значительное.