Жемчужина гарема - Конни Мейсон

— Отнесите ее на женскую половину, — приказал Калим слуге. — Пусть Селима позаботится о нашей гостье. Передай, что эта женщина ей не соперница.

— Оставляю эту суку на твое попечение, — сказал Рыжебородый, устремив на Калима тяжелый взгляд. — И надеюсь найти ее в нынешнем состоянии, когда вернусь.

— Положись на меня, Барбаросса. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь осмелится нанести оскорбление такому человеку, как ты?

— Тогда я тебя покидаю.

— Разве ты не останешься разделить со мной трапезу и вкусить других, более изысканных наслаждений? Моя Селима почтет за честь доставить тебе удовольствие.

— В другой раз, Калим, — с сожалением вздохнул Рыжебородый. В действительности Криста разбудила в нем желание, которое требовало выхода, но времени у него было в обрез. За пиратами охотились французы, англичане и даже американцы, и кораблю было небезопасно задерживаться в любом порту. — Вот когда я вернусь, я с великой благодарностью воспользуюсь твоим гостеприимством, так же как и нежным вниманием Селимы.

Криста шевельнулась, с наслаждением ощутив прохладу свежего морского ветра, ласкавшего ее горячее тело. Она медленно открыла глаза и увидела склоненное над ней ласковое лицо.

— О, они голубые, — произнес мягкий мелодичный голос, в котором звучало удовлетворение, — Я сразу сказала, что они голубые. — Кристе приходилось вслушиваться, чтобы разобрать ломаный английский, на котором говорила эта удивительно красивая женщина. — Меня зовут Селима.

— Селима, — повторила Криста, приподнимаясь на кушетке, — Где я?

— Ты в серале, в доме Калима.

— В серале?

— На женской половине, — объяснила Селима, не сразу подыскав нужное слово.

Криста не могла оторвать глаз от лица Селимы, она думала, что ей никогда не доводилось видеть более красивую женщину. Ее темные, подведенные сурьмой глаза, казалось, занимали половину лица. Маленький прямой нос над полными чувственными губами подчеркивал высокие скулы и лебединую шею. Обнаженные руки с длинными тонкими пальцами двигались с естественной грацией, которой можно было только позавидовать. На ней было полупрозрачное одеяние, не столько скрывавшее, сколько выставлявшее напоказ ее точеное тело. Криста долго прожила в Тунисе, но женщины, с которыми ей приходилось иметь дело, всегда были скромно одеты в глухие платья, а наряд Селимы, по ее мнению, был уместен только в гареме.

— Вы жена Калима? — наивно спросила Криста. Серебристый смех заполнил маленькую комнату.

— Я одна из его наложниц. Нас в серале четверо, и ты скоро со всеми познакомишься. А жены у Калима нет.

Криста вспыхнула и смущенно опустила глаза. Сколько она ни жила на Востоке, никак не могла свыкнуться с его обычаями.

— Извините, — неуверенно пробормотала она. Селима ласково улыбнулась.

— Извиняться не за что. Мы счастливы. Калим не жесток, и он прекрасный любовник. Мы здесь считаем, что нам повезло. Нас ведь могли послать в один из его других домов.

— У него несколько домов? — с недоумением пробормотала Криста.

— Калим — хозяин домов, куда мужчины приходят, чтобы удовлетворить желание с красивыми женщинами, которых покупают специально для этого.

Криста в ужасе отшатнулась. Неужели Рыжебородый продал ее Калиму и она попадет в бордель? Она знала, что и у берберов, и у арабов блондинки особенно ценятся, и мысль о том, что ей суждено стать объектом их необузданного желания, вызывала в ней ярость.

Казалось, Селима почувствовала, о чем она думает, и одной фразой развеяла ее страхи:

— Ты не предназначена для такого места. У Барбароссы другие планы на твой счет. Ты слишком хороша для того, чтобы быть продажной женщиной или наложницей какого-нибудь мелкого шейха. Как тебя зовут?

— Криста. Криста Хортон.

— Ты очень красивая, Криста, — с восхищением сказала Селима. — Твои волосы… Таких я никогда еще не видела. Не серебряные и не золотые, а что-то среднее.

Криста не могла не улыбнуться в ответ на простодушную искренность Селимы.

— Ты тоже прелестна, Селима. Калим — счастливчик. А остальные его… женщины так же хороши, как ты?

— Ты скоро сама сможешь об этом судить, — улыбнулась Селима.

— Где ты научилась говорить по-английски? — спросила Криста.

— Несколько лет назад Калим привел в сераль англичанку. Она была блондинкой, и тоже очень красивой. Ее привезли с корабля, который захватили пираты. Калим взял ее к себе в наложницы, но она не захотела смириться со своей участью. Она провела здесь несколько месяцев и немного обучила меня английскому.

— А что с ней случилось потом? — с запинкой проговорила Криста, боясь услышать ответ.

— Калиму надоело ее упрямство, и он отослал ее в одно из своих заведений. С тех пор я ее не видела.

По спине Кристы пробежал холодок.

— Как это жестоко!

— Вовсе нет, — Селима энергично замотала головой. — Ведь ей ничто не мешало остаться здесь. Она была бы сыта до конца жизни. Что ж тут ужасного? Может ли женщина рассчитывать на что-либо лучшее?

«Неужели Селима действительно говорит, что думает?» — с недоумением спрашивала себя Криста.

— Ты просто не понимаешь англичанок, — произнесла она наконец, стараясь говорить как можно мягче, чтобы не обидеть Селиму. — Мы рождаемся не для того, чтобы жить в изоляции от мира за стенами сераля. И в нашей стране у каждого мужчины есть только одна женщина.

— Правда: Анна говорила об этом, но я ей не верила. Разве может одна женщина удовлетворить мужчину? Вот Калиму для того, чтобы он был счастлив, нужны четыре. И когда я увидела, как он на тебя смотрит, я поняла, что он с радостью взял бы и тебя. Но Барбаросса дал понять, что в его отсутствие никто не должен к тебе прикасаться. Ты будешь нашей гостьей. А теперь скажи мне, — добавила Селима, понизив голос до шепота, — Барбаросса хороший любовник? Наверное, он неутомим. Правда, меня немного пугают его размеры, но я знаю, что, если бы Калим предложил меня ему, он сумел бы до ставить мне большое удовольствие.

Слова Селимы поразили Кристу. Неужели в этих краях женщины только и думают, что о плотской страсти и чувственных удовольствиях?

Ответ не заставил себя ждать.

— В Алжире женщину с самого детства обучают, как доставлять удовольствие мужчине. Мы изучаем все приемы любовной игры. Чем больше удовольствия мы доставляем хозяину, тем лучше он с нами обращается. Отец продал меня Калиму для публичного дома, когда мне было двенадцать. Но Калим в своей мудрости увидел, что мое лицо и еще неразвившаяся фигура многое обещают, и оставил меня для себя. В отличие от многих мужчин, которым нравятся несозревшие девушки, он ждал, пока мне не исполнится пятнадцать, и только тогда в первый раз взял в постель.

— Отец тебя продал? — выдохнула ошеломленная Криста.