Здесь мертвецы под сводом спят - Алан Брэдли

Мы продолжили путь наверх. На лестничном пролете она произнесла:

– Должно быть, тебе сейчас так трудно.

Когда мы миновали второй пролет, она добавила:

– Харриет всегда говорила, что вернется, – неважно, что произойдет, она вернется, и нам не стоит беспокоиться. Разумеется, надежда всегда есть, – сказала она, отпустив мою руку, – но теперь…

Наверху лестницы она взяла меня за руку.

– Мы начали думать, что она бессмертна.

Я видела, что она с величайшим трудом контролирует выражение своего лица.

– Мне тоже нравится так думать, – ответила я, внезапно и неожиданно ощущая себя мудрее, как будто вернулась из путешествия, полного открытий.

– Не думаю, что ты высыпалась на прошлой неделе, не так ли? – спросила она.

Я с глупым видом покачала головой.

– Думаю, что нет. Тебе надо лечь в кровать. Заходи.

Мы подошли к моей спальне.

– Я велю Банни, чтобы он сказал твоему отцу, что тебя не следует беспокоить. Я бы попросила Доггера принести тебе горячего молока, оно поможет тебе уснуть, но он так занят с кучей гостей… Я сама тебе принесу.

– Не стоит, мисс Спирлинг. Я так устала, я…

Я вытянула руку, пытаясь сконцентрироваться.

– Несколько часов сна творят чудеса, – сказала я ей, открывая дверь лишь настолько, чтобы проскользнуть в дверь и оглянуться на нее. – Благодарю вас, мисс Спирлинг, – добавила я со слабой улыбкой. – Вы спасли мне жизнь.

Я закрыла дверь.

И сосчитала до тридцати пяти.

Я упала на колени и приложилась глазом к замочной скважине.

Она ушла.

Я достала из ящика стола лист бумаги и написала карандашом: «Нездорова. Пожалуйста, не беспокойте меня. Спасибо, Флавия».

Я попыталась изобразить своим почерком, что у меня нет сил оторвать карандаш от бумаги.

Убедившись, что горизонт чист, я вышла в коридор и приклеила записку на дверь жвачкой, похищенной из бельевого ящика Фели.

Я заперла дверь и убрала ключ в карман.

Через несколько секунд я уже заперлась в лаборатории, собираясь начать приготовления к самому важному химическому эксперименту моей жизни.

Почти двадцать лет после смерти Тарквина де Люса его дневники оставались нетронутыми: ряды сдержанных солдат, затянутых в черное. Больше всего на свете я любила перелистывать их страницы, выбирая томик наугад, смакуя каждое чудесное химическое озарение, словно сладкое пирожное.

Нет необходимости упоминать, что слово «яд» всегда привлекает мой взгляд, как это произошло и с краткой сноской, в которой дядюшка Тар упомянул труд Такаки Канехиро, японского флотского хирурга. Работы Канехиро привели к открытию – Эйкмана, Хопкинса и других, – что длительная диета на белом рисе вырабатывает в теле нервный яд, антидот к которому, как ни странно, содержится в той самой шелухе, которую удаляют при обработке риса.

Это теория, которую я выдвинула, будучи обреченной на пожизненную диету из рисовых пудингов миссис Мюллет, о которых лучше не упоминать.

Этот антидот, сначала названный «аневрин» из-за того, какое влияние оказывало его отсутствие на нервы, оказался тиамином, который потом нарекли витамином В1.

Казимир Функ выдвинул предположение о существовании витаминов – удивительных органических соединений, необходимых всем живым организмам, но не синтезируемых самими организмами.

Один из многочисленных корреспондентов дядюшки Тара, кембриджский студент по имени Альберт Сент-Дьерди, писал ему и просил совета касательно своего последнего открытия того, что он тогда именовал аневрином.

Снова аневрин! Витамин В1!

Дядюшка Тар предположил, что аневрин Сент-Дьерди может играть значительную роль в образовании энергии, с помощью которой все зависимые от кислорода организмы превращают ацетат, получаемый ими в процессе еды из жиров, белков и углеводов, в диоксид углерода.

Короче говоря, в образовании жизни!

Он также намекнул, что инъецируемая форма витамина, под названием гидрохлорид кокарбоксилазы, жизненно важна для возвращения к жизни умерших лабораторных крыс, подвергшихся заморозке.

Я никогда не забуду, как меня с головы до пят словно пронзило электричеством, когда я читала эти слова.

Возвращение к жизни! В точности как обещано апостольским символом веры.

И тем не менее гидрохлорид кокарбоксилазы – только часть истории.

Дело еще в аденозинтрифосфате, или АТФ, открытом в 1929 году в Гарвардском медицинском колледже: слишком поздно для дядюшки Тара, который неожиданно умер от сердечного приступа годом ранее, но не слишком поздно для меня.

Сначала я прочитала об этом веществе в «Химических выдержках и взаимодействиях» – журнале, на который дядюшка Тар, к счастью, оформил пожизненную подписку и который почти двадцать пять лет спустя все еще доставлялся почтальоном в Букшоу каждый месяц с завидной регулярностью.

Введение АТФ в кровеносное русло, как считалось, должно оказывать такое же оживляющее воздействие на позвоночник мертвых, как гидрохлорид кокарбоксилазы на сердце и поджелудочную железу.

Именно так я собираюсь вернуть Харриет в мир живых: сделать мощную инъекцию АТФ в сочетании с аналогичной дозой гидрохлорида кокарбоксилазы.

Когда эти два химических вещества начнут действовать в ее оттаивающем теле, я применю удар учителя Кано, который надо нанести костяшками пальцев во второй поясничный позвонок.

Блестящая идея, и поскольку она научна, она просто не может оказаться неудачной.

Проблема заключалась в следующем: где добыть ингредиенты?

Витамин В1, само собой, можно получить из дрожжей, но это длительный процесс, который сопровождается дурным запахом и который вряд ли можно провести незаметно под носом семьи, гостей и посетителей, не вызвав неудобные вопросы.

Аденозинтрифосфат – дело другое. Хотя его открыли больше двадцати лет назад, его успешно смог синтезировать только совсем недавно некий Александр Тодд в Кембридже, и это компонент чрезвычайно редкий.

Я никак не могла придумать, где же все это добыть. Разумно предположить, что если у кого-то в обозримых пределах от Бишоп-Лейси есть образец, то это доктор, ветеринар или аптекарь.

Полагаю, я могла бы позвонить доктору Дарби или Крюикшенкам, деревенским фармацевтам, но в Букшоу телефон, как инструмент, посредством которого больше десяти лет назад отец узнал об исчезновении Харриет, находится под строгим запретом.

Теперь, когда новость о ее гибели достигла его слуха с помощью той же самой мрачной слуховой трубки, он внушал ему еще больше ужаса, а вместе с ним и всем нам.