Убийство в состоянии аффекта - Фридрих Незнанский

– Только из училища? – неожиданно спросил он.

– Почему обращаетесь не по форме? – Я был раздосадован его фамильярностью и покровительственным тоном.

– Извиняюсь. – Водитель нисколько не обиделся на мою резкость. – Разрешите обратиться?

– Обращайтесь.

– Вы к нам сразу после училища?

– Да. А что, заметно?

– Ну-да, все новье на вас и взгляд… – Он замолчал, подыскивая нужное слово. – Любопытный такой. Пока.

– Почему пока?

– А вот увидите сами через месяц.

Машина, пару раз нырнув, неожиданно оказалась перед воротами части. Это была небольшая секретная часть, обслуживающая радиолокационную станцию дальнего обнаружения воздушных целей. Несколько длинных деревянных бараков, огороженных колючей проволокой в два ряда, и гигантское «ухо» антенны, вращающейся днем и ночью. Вот, собственно, и вся часть. В штабе я узнал, что командир находится на станции, и немедленно отправился туда. В траншее, ведущей ко входу в подземный бункер, стояли, задрав головы, несколько офицеров. Они курили. Пройти мимо не было никакой возможности, и я остановился рядом.

– Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, – считал молодой старлей, попыхивая зажатой в зубах папиросой. Капитан, стоявший ближе всех ко мне, обернулся и сказал:

– А, новенький. К командиру?

– Так точно, – отрапортовал я, по привычке щелкнув каблуками.

– Не напрягайся, лейтенант, – он протянул руку, я пожал ее. – Капитан Катышев. А этот мошенник старши льетьенан Мозырь.

Он произнес звание на французский манер, и я заметил, что от капитана сильно пахнет алкоголем.

– После четвертого десятка идет пятый. Считай нормально, я все слышу, – Катышев снова обернулся ко мне: – Глаз да глаз нужен, так и норовит обмануть старого капитана.

– А что, собственно говоря, происходит? – спросил я.

– Вон, видишь, – капитан показал на зеркало антенны. – Личный состав зайца отловил. А мы с Мозырем поспорили, за сколько оборотов жесткое излучение спалит его до угля. Вот считает.

Я присмотрелся и увидел тушку животного, подвешенную на прутьях антенны, и подивился бессмысленному риску, которому подвергали себя эти люди, водружая зайца на вращающуюся конструкцию.

– Ладно, мон ами, проиграл я, – согласился Катышев. – Мензурка с меня, вечером. За приезд коллеги. Пойдем, представлю командиру.

– Может, не стоит вам идти, – сказал я. – Вы выпили.

– А это ничего, – он рассмеялся. – За заботу спасибо.

Мы вошли в бункер и, миновав несколько лестниц и дверей, оказались в командном пункте радиолокационной станции. В полумраке светились желтые круглые глаза экранов с вращающимися стрелками визиров, гудели голоса операторов, беспрерывно передающих планшетисткам координаты воздушных объектов. Не отвлекаясь от прозрачных экранов и линеек, женщины с любопытством разглядывали меня. Командиром оказался немолодой подполковник, разговаривая с которым, я понял, почему ничего не угрожало нетрезвому капитану. Командир сам был, мягко говоря, подшофе. И скоро я понял, что такое состояние было для большинства практически нормой. Обилие спирта для обслуживания электроники и полное отсутствие каких-либо занятий в свободное от дежурства время делало трезвый образ жизни практически невозможным. Была, правда, библиотека. В ней меня поразило огромное количество учебников различных иностранных языков. Согласитесь, довольно странное занятие для людей, принципиально «невыездных», – учить языки. Видимо, со временем это понимали все и переставали заниматься, предпочтя этому бесполезному занятию национальный «литробол». Дальше всех в изучении продвинулся какой-то любитель французского языка. Судя по отметкам, сделанным карандашом, он дошел до середины самоучителя. Потом я выяснил, что этим человеком был Катышев.

Меня поселили в офицерском общежитии. Многие из моих коллег были семейными людьми. Жены работали либо планшетистками, либо в столовой поварихами, либо не работали. Однако никакого легендарного разврата закрытых воинских частей здесь не наблюдалось. С самого начала я дал себе слово не пить. И при первой же попытке затянуть меня в компанию ответил отказом. Коллеги отнеслись к моему стремлению с ироничным пониманием. А когда я взялся за изучение языков, все поотдавали мне те книги, которые хранили у себя в комнатах. Как я узнал потом, вся часть заключала пари на срок, который я продержусь. Все оказались не правы, пить я так и не начал.

Однажды зимой я, как обычно в свободное время, занимался в нашем спортивном городке. На каждый снаряд у меня было запланировано определенное количество подходов. И к каждому было приурочено некоторое, так сказать, лингвистическое упражнение. Допустим, турник – пять подходов и пятьдесят выделенных на сегодня к запоминанию слов на английском языке, брусья – и грамматические правила немецкого, пробежка – и согласование времен во французском языке. И так по кругу в течение полутора – двух часов. Заканчивал я обычно боксерскими экзерсисами, немилосердно молотя кулаками по куску резины, закрепленному по углам четырьмя пружинами. Вообще-то эта штука предназначалась для уколов штыком, но других приспособлений для рукопашного боя в нашей части не было. Как говорил наш командир подполковник Ильясов: «Мы интеллигентные войска, а не какие-то там ВДВ». Не любил десантников почему-то.

В тот день я, как обычно, боксировал со своей «грушей» и заметил стоящего неподалеку Катышева. Я не стал обращать внимания и продолжил занятия.

– Разминаешься, лейтенант? – спросил он, приближаясь.

– Как видите, – ответил я, проводя серию прямых ударов. Я ни с кем не переходил на «ты». Это один из самых надежных способов сохранить дистанцию в общении, кроме бокса, конечно.

– Давай со мной, – сказал он, снимая портупею. Я с сомнением посмотрел на его бледное лицо, воспаленные глаза с темными кругами под ними, на дрожащие руки, но в конце концов он же не ребенок.

Мы встали друг напротив друга. Я протянул руку для захвата. Он перехватил ее и резко потянул вперед и вверх. Через мгновение я лежал на снегу, пытаясь представить себе, как это было сделано. Так повторилось еще пару раз. Я пытался сменить тактику, но все равно каждый раз кувырком летел в снег. При этом казалось, что Катышев, планируя бросок, специально рассчитывал мое падение так, чтобы оно пришлось на самые заснеженные и безопасные места. Я разозлился и начал работать кулаками. Но он ловко уходил с линии атаки, и мои удары просто проваливались.

Наконец мне удалось прижать противника спиной к брусьям. Он насмехался надо мной, а пренебрежение всегда приводило меня в бешенство. И вот я достал его апперкотом под ребра, и тут же резкая боль буквально скрутила меня и бросила на землю.

Я очнулся лежа на скамейке. Катышев еще не перевел дыхание, и я понял, что потерял сознание не надолго.

– Извини, лейтенант, – сказал он, присев на скамейку у моих ног. – Просто мне показалось, что ты бы не прекратил меня месить. А дыхалка у меня уже не та, что раньше.