Женщина в черном - Сьюзен Хилл

Я работал сосредоточенно и с большим усердием, и прогулка на свежем воздухе была мне необходима, чтобы развеяться и размяться. Примерно через полчаса я лег и начал читать «Эдинбургскую темницу», собака устроилась на коврике в изножье моей кровати. Кажется, я уснул через несколько минут после того, как выключил лампу, и спал довольно глубоко, ибо, когда проснулся, почувствовал себя ошарашенным и в первые две секунды не мог понять, где нахожусь и почему очутился здесь. В комнате было довольно темно, но через какое-то время мои глаза привыкли к мраку, и я заметил лунный свет, струящийся через окно, поскольку оставил тяжелые толстые шторы незадернутыми, а окно — слегка приоткрытым. Луна освещала вышитое покрывало, гардероб, комод и зеркало холодным, но красивым светом, и мне вдруг захотелось встать с постели и посмотреть на болота и реку за окном.

Сначала все было тихо и неподвижно, и я не мог понять, что разбудило меня. Но мое сердце замерло, когда я увидел, как Паучок, проснувшись, встала у двери. Ее шерсть встопорщилась, уши поднялись, хвост вытянулся, а тело напряглось, словно она готовилась к прыжку. Из ее горла донеслось тихое, глухое рычание. Я сидел на кровати как парализованный, не в силах двинуться с места, ощущая лишь присутствие собаки и легкое покалывание кожи. Внезапно я осознал, что тишина, окружавшая нас, изменилась, стала зловещей и пугающей. А потом откуда-то из глубины дома, но не очень далеко от моей комнаты, раздался звук. Он был слабым и едва слышным, и мне пришлось изо всех сил напрягать слух, дабы разобрать, что это такое. Звук напоминал регулярные, но повторяющиеся со значительным интервалом удары или стук. Больше не произошло ничего необычного. Не было ни шагов, ни скрипа половиц, стояла абсолютная тишина, даже ветер не завывал за окном. Но приглушенный стук по-прежнему не смолкал, и собака, ощетинившись, продолжала стоять у двери, просунув нос в щель внизу и вдыхая воздух. Затем она попятилась ко мне, подняв голову, и, как и я, стала вслушиваться, время от времени издавая рычание.

Поскольку ничего больше не произошло и со мной была собака, в конце концов я сумел встать с кровати, хотя сердце мое бешено стучало и я все еще не пришел в себя от потрясения. Мне понадобилось время, чтобы собрать все свое мужество, открыть дверь спальни и выйти в темный коридор. Через мгновение Паучок бросилась вперед, тщательно обнюхивая каждую закрытую дверь, из ее горла по-прежнему вырывались тихое ворчание и рык.

Некоторое время спустя я снова услышал странный звук. Казалось, он доносился из коридора слева от меня, из самого его конца. Но мне так и не удалось распознать его. Прислушиваясь и едва дыша, я решился сделать несколько осторожных шагов в эту сторону. Паучок шла впереди. В коридоре были три двери в спальни, находившиеся по обе стороны от меня, и, собравшись с духом, я стал по очереди открывать каждую из них и заглядывать внутрь. Однако там ничего не оказалось, кроме старой, тяжелой мебели и заправленных кроватей. Спальни эти находились в задней части дома, и их освещала луна. Внизу, на первом этаже, стояла тишина — абсолютная, обволакивающая, окутывающая, буквально осязаемая тишина, пропитанная запахом плесени, и тьма, плотная как войлок.

Затем я подошел к двери в самом конце коридора. Паучок была рядом со мной, и пока она нюхала щель под дверью, все ее тело вытянулось в струнку, а рычание стало громче. Я положил руку ей на шею и потрепал короткую, жесткую шерсть, желая приободрить, скорее, себя, чем ее. Я чувствовал, как напряглись все ее мышцы, да и сам я пребывал в таком же состоянии.

Это была та самая дверь без замочной скважины, которую я не смог открыть во время моего первого визита в Ил-Марш. Я не имел ни малейшего представления, что за ней находилось. Но именно оттуда доносился звук. Он раздавался по другую сторону двери, не очень громкий, но довольно четкий. Что-то тихо билось о пол, это был ритмичный и знакомый звук, однако я никак не мог распознать его, хотя мне показалось, что он каким-то образом связан с моим прошлым. Этот звук будил во мне старые, наполовину забытые воспоминания и ассоциации, глубоко засевшие в моем мозгу. Возможно, при других обстоятельствах, если бы я не был так напуган, этот звук наверняка вызвал бы у меня любопытство или даже показался бы приятным и успокаивающим.

Паучок, стоявшая у моих ног, начала подвывать; это был тоненький, жалобный стон испуганного существа. Она немного отошла от двери и прижалась к моей ноге. У меня перехватило дыхание, во рту пересохло, я задрожал. Я не мог добраться до того, что находилось в комнате, но даже если бы у меня появилась подобная возможность, я вряд ли решился бы на это. Я пытался убедить себя, что это, наверное, крыса или птица, которая упала через печную трубу и теперь билась о каминную решетку не в силах выбраться. Однако звук не был похож на те, что издает маленькое, охваченное паникой животное. Тук-тук. Пауза. Тук-тук. Пауза. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Я, наверное, простоял бы там, охваченный ужасом, всю ночь. Или взял бы собаку и бежал из дома, если бы не услышал другой, едва уловимый звук. Он раздался позади меня и доносился из передней части дома. Я повернулся спиной к запертой двери и пошел по коридору. Ориентируясь по лунному свету, я буквально на ощупь пробирался к моей спальне. Меня колотила дрожь. Собака шла на полшага впереди меня.

В комнате я не заметил ничего необычного, кровать была такой же, как я ее оставил, ничто не изменилось; потом я понял — звук доносился не из самой комнаты, а из окна. Я поднял раму, чтобы выглянуть наружу. Передо мной лежали пустынные серебристо-серые болота, вода в дельте реки казалась гладкой, как зеркало, и в ней отражалась перевернутая луна. Ничего. Никого. Но откуда-то издалека, подобно шуму прибоя, такой тихий, будто отголоски воспоминаний, доносился плач. Плач ребенка. Но нет. Легкий ветерок потревожил поверхность воды, смял ее, зашуршал сухими зарослями тростника и стих. А вместе с ним смолк и плач. Я больше ничего уже не слышал.

Я почувствовал что-то теплое у моей лодыжки, посмотрел вниз и увидел Паучка, она прижималась ко мне и лизала мне кожу. Погладив ее, я понял, что она успокоилась, ее тело расслабилось, уши опустились. Я прислушался. В доме не раздавалось ни звука. Некоторое время спустя я снова вернулся в тот коридор и подошел к закрытой двери. Паучок сопровождала меня со спокойным видом, она терпеливо стояла рядом, возможно, ожидая, что нам откроют. Я прижался ухом к двери. Ничего. Все тихо. Я положил ладонь на ручку двери, немного помедлил, чувствуя, как сердце снова учащенно забилось. Тогда, несколько раз глубоко вздохнув, я попытался открыть дверь. Она не поддалась, однако ее скрип разнесся эхом по комнате, находившейся за ней, словно там не было ни ковра, ни настила. Я сделал еще одну попытку, осторожно надавил на дверь плечом и снова толкнул. Но так и не сумел открыть.

В конце концов я вернулся в постель. Я прочитал еще две главы из романа Вальтера Скотта, едва ли осознавая, что там написано, и выключил лампу. Паучок снова улеглась на коврике. Часы показывали начало третьего ночи.

Однако я еще долго не мог уснуть.

На следующее утро я первым делом обратил внимание на перемену погоды. Проснувшись около семи утра, я тут же почувствовал сырость воздуха. Стало довольно холодно, а когда я выглянул в окно, то едва смог рассмотреть границу между землей и водой, водой и небом. Все было одинакового тускло-серого цвета, над болотом нависли тяжелые тучи, моросил мелкий дождь. Я понял, что подобная погода вряд ли поднимет мне настроение. После ночи я чувствовал себя встревоженным и утомившимся. Но Паучок энергичной рысью спустилась по лестнице и выглядела довольно веселой. Я развел огонь в очаге, подогрел воду в котле, принял ванну и позавтракал, и прежняя бодрость начала потихоньку возвращаться ко мне. Я даже поднялся наверх, прошел по коридору к запертой двери, но за ней не слышалось никаких странных звуков. Там было совершенно тихо.