Встреча с хичи. Анналы хичи - Фредерик Пол

световых лет, и меньше всех мой друг-осьминог – у него просто глаз для этого нет.

Но все же причина у него была. Он производил нечто вроде религиозного обряда. Обряд восходит к древнейшим традициям его расы, а раса очень древняя, и обряд имеет отношение к тому теологически определяющему моменту ее истории, когда эти существа, живущие среди кристаллических решетчатых замерзших газов родной планеты, где видимость во всех направлениях предельно ограничена, впервые поняли, что «зрение» может стать значительной формой искусства.

Для осьминога было очень важно, чтобы его картина достигла совершенства. И вот когда, внезапно ощутив присутствие чужака, он понял, что за ним наблюдают, то от неожиданности рассыпал немного порошка, который применял в качестве краски, и рассыпал не там, где нужно, и в неправильном сочетании цветов, и потому глубоко огорчился. Испорчена целая четверть гектара! Земной священник понял бы его чувства, если не их причину: все равно что во время молитвы Небеса вдруг обрушились и оказались растоптанными.

Осьминога звали ЛаДзхаРи. Холст, над которым он работал, представлял собой эллиптический парус из мономолекулярной пленки длиной почти в тридцать тысяч километров. Работа была завершена едва ли на четверть, и на это потребовалось пятнадцать лет. Но ЛаДзхаРи было все равно, сколько времени на нее потребуется. Времени у него достаточно. Его космический корабль еще восемьсот лет будет идти к цели.

Ну, он так считал, что у него достаточно времени… пока не ощутил, что за ним наблюдает чужак.

И тогда он почувствовал необходимость торопиться. Оставаясь в нормальном состоянии динамического равновесия, он быстро собрал свою краску – это было 21 августа, – закрепил ее – 22 августа, – оттолкнулся от паруса и поплыл в свободном пространстве. К первому сентября он был достаточно далеко, чтобы включить свой реактивный двигатель и в энергетически повышенном состоянии вернуться в свою небольшую цилиндрическую жестянку, которая на крыльях бабочки висела в центре скопления. Для него это очень дорого, но он в том же повышенном состоянии добрался до корабля и погрузился в жидкую грязь пещеры, служившей ему каютой. И при этом изо всех сил звал своих соплеменников.

По человеческим стандартам голос его звучал необыкновенно громко. Такие голоса есть у больших земных китов, их песни могут услышать и ответить на них киты на другом краю океана. Соплеменники ЛаДзхаРи услышали, и вот стены небольшого космического корабля сотрясались от рева. Дрожали инструменты. Мебель раскачивалась. Самки в панике бежали, опасаясь, что их съедят или осеменят.

Для семерых самцов ощущение было почти таким же ужасным, и один из них как можно быстрее перешел в повышенное состояние и закричал в ответ. Все они знали, что произошло. Они тоже ощутили прикосновение чужака и отреагировали как должно. Весь экипаж перешел в повышенное состояние, передал сигнал, как завещали предки, и вернулся в норму… и ЛаДзхаРи тоже нужно это сделать и не пугать самок.

ЛаДзхаРи замедлился и позволил себе «перевести дыхание», хотя его народ такого выражения не знал. Нельзя в повышенном состоянии слишком долго биться в грязи. Он уже и так вызвал несколько сильных кавитационных карманов. И вся среда, в которой они живут, грозила выйти из равновесия. Он виновато работал вместе с остальными, пока все не пришло в норму, самок успокоили и выманили из укрытий, одну из них приготовили на обед, и весь экипаж занялся обсуждением безумного прикосновения, невероятно стремительного и ужасного, которое ощутили они все. Это заняло весь сентябрь и начало октября.

К этому времени корабль вернулся к обычному распорядку, и ЛаДзхаРи смог снова заняться своим холстом. Он нейтрализовал испорченные участки большого крыла, ловушки фотонов. Тщательно собрал краску-порошок, потому что нельзя так расточительно тратить массу.

Он был скуповат, этот ЛаДзхаРи. Но должен признать, что я им восхищаюсь. Он оказался верен традициям своего народа в таких обстоятельствах, в каких человек прежде всего подумал бы об угрозе себе. ЛаДзхаРи не хичи, но он знал, где скрываются хичи, и верил, что послание его товарищей рано или поздно будет ими получено и они услышат ответ.

И вот как раз когда он начал снова писать свой пейзаж, он ощутил новое прикосновение, на этот раз не неожиданное. Все ближе. Сильнее. Настойчивее и страшнее.

У моего друга Робина есть несколько недостатков, и один из них очень забавный – это застенчивость. Легко объяснить, каким образом ему стало известно о существах с корабля-парусника и о многом другом, чего он не может видеть. Но он просто не хочет объяснять. Объяснение же таково: ему рассказал я. Самое простое чаще всего оказывается правильным.

А возможно ли, что застенчивость заразительна?

9. Оди и я

Фрагменты жизни моих друзей или почти друзей, а в некоторых случаях не друзей начали складываться в единое целое. Не очень быстро. Не быстрее, кстати, чем фрагменты вселенной снова стали стягиваться в единое первобытное целое (так мне все время говорит Альберт) по причинам, которые в то время были мне совершенно непонятны (но я тогда этого не опасался, потому что не опасался и Альберт). Экипаж корабля-парусника с беспокойством ждал последствий своего праведного поступка. Долли и Вэн находились на пути к очередной черной дыре, Долли собиралась лечь спать, Вэн усиленно дулся на нее. А Уолтерс и Джейни несчастно сидели в своем слишком дорогом номере отеля в Роттердаме, потому что обнаружили, что меня здесь нет. Джейни сидела на большой анизокинетической постели, а Оди приставал к моей секретарше. У Джейни был синяк на щеке – сувенир того приступа безумия, но у Оди запястье в гипсе – сильное растяжение. До этого момента он не знал, что у Джейни черный пояс по карате.

Морщась, Уолтерс прервал связь и положил руку на колени.

– Она говорит, что он будет здесь завтра, – проворчал он. – Передаст ли она ему мое сообщение?

– Конечно, передаст. Она ведь не человек.

– Правда? Ты считаешь, что это компьютерная программа? – Эта мысль ему в голову не приходила, потому что на планете Пегги такого нет. – В таком случае, – утешился он, – она не забудет. – Он налил себе и ей бельгийского яблочного коньяку из бутылки, купленной по пути в отель. Поставил бутылку, поморщился, потер запястье и отхлебнул, прежде чем сказать: – Джейни? Сколько денег у нас осталось?

Она наклонилась вперед и набрала код на ПВ.

– Примерно еще на четверо суток в этом отеле, – сообщила она. – Конечно, мы можем переселиться в более дешевый…

Он покачал головой.

– Здесь остановится Броудхед, и я хочу быть здесь.

– Хорошая причина, – заметила Джи-ксинг, намекая, что понимает истинную причину: