Чертоги памяти - Седжвик Джулиан

Дэнни сидел у Розы в фургоне, когда они вдруг услышали вой сирен и крики Дарко «Пожар! Пожар!». Еще чувствуя во рту вкус похлебки, мальчик, спотыкаясь, помчался вслед за Розой наружу, под снег, и увидел языки пламени, над которыми поднимался густой черный дым. С тех самых пор он заглушал эти воспоминания, но сейчас ясно представляет себе всю сцену, а не разрозненные фрагменты. Он помнит, как члены труппы изо всех сил старались потушить пожар, как лаял Герцог, как Мария и Фрэнки направляли в пылающую преисподнюю струи огнетушителей – одного, второго, третьего, – сперва надеясь, потом почти безнадежно. Как Замора рвался в огонь, но его оттащили. Как подоспевшие клоуны растерянно смотрели на пылающее чудовище, поглотившее родителей Дэнни.

Я помню, помню! Снег валил все сильнее, сплошной пеленой, и… я оглядывался по сторонам в поисках помощи, еще одного огнетушителя или пожарного насоса, и все остальные тоже были рядом. А потом кто-то пронзительно закричал – Иззи или Беатрис, – и я снова взглянул на пламя и помчался к нему, чтобы спаси их, но Замора перехватил меня с криком «Нет, Дэнни, нет!». И держал меня, а пламя все бушевало и бушевало… Пожирало само себя, пока наконец не примчались завывающие пожарные машины и не добили его окончательно.

Дэнни смутно осознает голоса вокруг. Кто-то – Роза? – спрашивает, как он себя чувствует. Что-то случилось? Но Дэнни сейчас не видит ничего вокруг, лишь огонь и снег, а за ними – все прочие бесчисленные моменты прошлого, сотни тысяч воспоминаний, разворачивающаяся безумная трагедия «Мистериума»…

И горе, что он так долго таил в себе, прорывается, выплескивается наружу.

Горе сотрясает все тело мальчика, плечи его дрожат, он задыхается, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, держать голову прямо. Но не может обуздать себя… больше не может.

– Carajo! Дайте мальчику воздуха! – требует Замора. – Идем, Дэнни. Пойдем выйдем…

Дэнни глубоко дышит, стараясь унять дрожь. Ощущение такое, точно руки и ноги подергиваются сами по себе, без его воли. Зубы стучат. Мальчика бьет озноб. Но в то же время ощущения и такие, словно с груди у него сняли тяжкий камень – и эмоции наконец вырвались на волю и беспрепятственно текут сквозь него.

Роза снимает пиджак и накидывает ему на плечи:

– Bello, все хорошо, все хорошо…

Нервная дрожь начинает стихать, отступает. Дэнни слышит, как люди вокруг озабоченно переговариваются вполголоса.

Ужасно стыдно – надо ж было вот так расклеиться! Однако нервный срыв принес и перемены к лучшему: словно стена внутри вдруг рухнула и наконец – наконец! – он снова обрел способность чувствовать: чувствовать, что происходит вокруг, ощущать горькую силу этого вечера. Да, боль – но боль, возвращающая к жизни. И, думает Дэнни, наверняка к этой цепочке воспоминаний еще есть что добавить, есть что еще вспомнить о пожаре. Если бы я только сумел проследить ее до конца… Замора удерживал меня, а я вырывался, но он оказался сильнее и я просто глядел вверх, на этот бесконечный снего-пад, и…

Но тут громкий голос – знакомый, энергичный, живой – разбивает чары:

– Ну вот я и приехала! А разве не предполагалось, что кто-нибудь из клоунов встретит меня на вокзале?

Не может быть!

Дэнни вскидывает голову, разевает от изумления рот:

– Син-Син!

Она стоит в дверях с чемоданчиком, глаза сверкают сквозь стекла очков. Удивление стряхивает с Дэнни остатки дрожи, он вскакивает на ноги, снова полный сил. В тот же самый миг она замечает его – и на ее лице отражаются те же чувства.

– Что, черт возьми, ты тут делаешь? – хором произносят они.

Замора переводит взгляд с Дэнни на Син-Син и, несмотря на все напряжение последних минут, тихонько хмыкает:

– Да-да, мистер Дэнни. Я как раз собирался тебе сказать…

Наступил вечер. Дэнни и Син-Син устроились на каменной скамье, затерявшись в просторах Саграды. Спиральные, отрицающие законы тяготения каменные колонны вокруг залиты ярким светом огней «Мистериума». Винтовые лестницы штопорами уходят вверх к башням. В окна виднеются прилепившиеся к зданию оранжевые леса, а за ними пронзают ночь ярко-желтые подъемные краны.

Син-Син вбирает в себя это зрелище, сидя со стаканчиком кофе в руке и поглядывая, как труппа собирается на вечерний «черновой» прогон.

Первоначальная радость и потрясение от неожиданной встречи сменились замешательством. Дэнни рад видеть девочку – он твердо уверен, что рад, – однако эта радость омрачена примесью беспокойства и раздражения из-за того, что от него снова что-то скрывают. Даже за то короткое время, что они провели вместе в Гонконге, он успел ощутить в Син-Син глубокие подводные течения и теперь гадает, как много она ему не рассказывает. Что она вообще здесь делает?

Девочка смотрит на него и снова отводит взгляд к лестнице, вьющейся к тени под куполом.

– Местечко – рехнуться можно. Но для представления мегакруто!

Она не смотрит мне в глаза, думает Дэнни. Ни разу не взглянула за целый час – вообще ни разу, если не считать того первого момента. Словно стыдится, что ее застукали на месте преступления.

– Почему ты уехала, даже не попрощавшись? – начинает он, стараясь найти нужный тон, но в голосе все равно прорывается обида.

– Ничего не могла поделать, – быстро отзывается Син-Син. – Ты был не в том состоянии. А у меня были срочные дела.

– Это, типа, какие?

– Типа, личные.

– По поводу Чарли?

– По поводу моей собственной детективной работы.

– Но что ты здесь-то делаешь?

– Могу задать тебе тот же вопрос, – вздергивает подбородок она. Почти как в нашу первую встречу, думает Дэнни. Снова в броне. Неужели то, что произошло в Гонконге потом, ничего не значит?

– Непредвиденные обстоятельства, – говорит он, гадая, многим ли можно поделиться с ней, но стремясь преодолеть возникшую между ними пропасть. Когда Син-Син узнала, что приедет сюда? Когда узнала о возрождении «Мистериума»? Ладно, постарайся забыть, велит он себе. Она мне нужна, я должен мало-помалу завоевать ее доверие. И если я буду стопроцентно честен с ней, то велики шансы, что и она со мной тоже…

Он вкратце излагает факты: сорок девять точек на спине мертвеца, гонки с полицией, подозрения насчет клоунов. Син-Син слушает тихо и внимательно, время от времени кивая, а потом задумчиво морщит лицо.

– Похоже, ты сделал верный шаг, – произносит она наконец. – Но тетя твоя, конечно, разозлилась!

– Ничего страшного. Но ты-то как? Зачем ты сюда приехала?

Син-Син вздыхает – долгий, тяжелый вздох, выражающий больше, чем простую усталость. Что-то печальное? Нет, еще тяжелей…

– Я тебе все рассказал. Только честно будет, если и ты мне расскажешь, – прибавляет Дэнни чуть тверже, чем раньше.