Рота - Олег Артюхов

из последнего пополнения отъехали на полуторке на версту ниже по шоссе и принялись минировать съезды вправо и влево вплоть до «бутылочного горлышка». Я решил, что это хоть немного задержит танки при спуске и помешает им развернуться на открытом поле. С той же машиной отправился дозорный пост, чтобы не прошляпить немецкую разведку.

По местным меркам теперь мы были вооружены до зубов, и в голове проскользнула шальная мыслишка: как знать, может всё и обойдётся. Худо-бедно с неожиданным пополнением и шикарным вооружением можно было бы упереться рогами и попробовать выжить. Но упирайся не упирайся, а война тварь злая и непредсказуемая и всегда всё вывернет по-своему.

Я всё чаще с тревогой поглядывал на трофейные часы. По моим прикидкам до появления немцев оставалось два, максимум три часа, а рубеж ещё требовал немалой доработки. Оба ДШК на треногах поставили слева, чтобы пугнуть пикировщики, продырявить броневики или пресечь обход пехоты. Когда я начал говорить Сашке про заградительный зенитный огонь, он хмыкнул и махнул рукой, мол, учёного учить, только портить. Обе зенитки поставили на обочинах шоссе чуть в глубине обороны с разносом в полста метров, заодно укрепив центр. Кроме того, что они уверенно доставали бомбардировщики на трёх-четырёх километрах, на прямой наводке могли расстрелять и танки в видимом секторе.

Слегка «повёрнутый» на маскировке, я обошёл все окопы, заставил бойцов тщательно скрыть дёрном, ветками и травой все следы земельных работ, вымазать блестящие каски жидкой глиной и обвалять в мелкой зелёной трухе, а заодно показал бойцам, как ставить растяжки из «лимонок». Вернувшись на шоссе, я едва перевёл дух, как неожиданно свалилась новая беда.

Когда со стороны города появился Опель Мироновича, я облегчённо вздохнул и забыл выдохнуть, поскольку разглядел в кузове двух бойцов в васильковых фуражках с красными околышами. Визит гебешников накануне боя не предвещал ничего хорошего, поскольку обычно эта братия предпочитала держаться подальше от передка. Но ещё большее недоумение вызвала едущая впереди чёрная командирская эмка. Я вышел на шоссе согнал назад складки на новой гимнастёрке, поправил пилотку и стал ждать развития событий.

Первым из эмки выбрался коренастый военный с генеральскими петлицами и нарукавными нашивками. Из-под козырька фуражки недобрым прищуром блеснули холодные серые глаза начальника. Над волевым подбородком слегка кривился крупный рот с узкими губами. Услужливая память подсказала, что пожаловал командир 17 мехкорпуса Петров Михаил Петрович.

Но гораздо опаснее комкора выглядел другой персонаж. Следом за генералом из кабины нашего Опеля выбрался старший лейтенант ГБ и в стойке легавой собаки встал за спиной Петрова. За ним нетерпеливо топтались его подручные.

— Кто. Здесь. Командует? — раздельно спросил генерал, от голоса которого можно было замёрзнуть.

— Сержант Батов, — я вскинул руку к пилотке в приветствии, — временно исполняю обязанности командира третьей роты первого батальона 27 мотострелкового полка 27 танковой дивизии.

— Где командиры? — процедил сквозь сжатые зубы комкор. Он стоял, расставив ноги, заложив руки за спину, и, скользя по мне ледяным взглядом с ног до головы и обратно и распространяя слабый коньячный выхлоп.

— Убиты утром при отражении атаки противника.

— Что-то я не вижу, что вы тут что-то отражали, — он окинул окрестности надменным взглядом и грозно сдвинул брови.

— Бой шёл четырьмя километрами ниже по шоссе. Уничтожены лёгкий танк, четыре бронетранспортёра, семь автомобилей и восемьдесят девять солдат противника. Захвачены два миномёта, два автомобиля, противотанковое ружьё и стрелковое оружие. В строю роты осталось тридцать шесть бойцов.

— Что ж ты, герой, трофеями прибарахлился, а склад глубокой консервации разграбил? — прогремел грубый резкий голос.

— Товарищ генерал, — вкрадчиво проговорил особист, высунув из-за спины Петрова противную самодовольную морду и кивая на замерших бойцов, — гляньте, все в новом, в награбленном, и даже сапоги прихватили. Спрашивается, зачем им новые сапоги, всё одно по законам военного времени всем пуля обеспечена.

— Зачем же ты, бл…дь, склад разграбил, — продолжал яриться генерал, отмахнувшись от гебешника, — отвечай, мерзавец!

— И правильно сделал. И вам тоже советую немедленно вскрыть все прифронтовые склады.

— Что ты сказал, сукин сын? — от удивления его лицо побагровело, а глаза округлились.

В стороне за спинами бойцов перепуганный Сашка корчил рожи и делал отрицательные жесты, пытаясь что-то мне показать. Наверно, предупредить хотел.

— Что бы я сейчас ни сказал, вы меня всё равно не слышите. А ситуация такова, что с минуты на минуту здесь появятся танки противника.

— Арестовать его!

— Не стоит этого делать. Иначе немецкие танки прорвутся в Слоним.

— Т-ты! Как смеешь! Старлей, ты слышал! — заорал генерал, брызгая слюной.

— Товарищ старший лейтенант госбезопасности, — я по привычке встал в свободную стойку, — не советую распускать руки.

— Ах, ты…, — старлей первым кинулся на меня. Зря он это сделал. Наработанные годами навыки айкидо не подвели, и особист, потеряв в полёте фуражку, раскорячившись, улетел за обочину в кювет. Оба опричника, расталкивая друг друга и забыв про винтовки, бросились скручивать меня в бараний рог, и один за другим разлетелись по сторонам, пропахав по шершавому асфальту. Ошалев от неожиданности, они вскакивали, бросались и снова больно падали. Вскоре перепачканные в придорожной пыли и грязи, с ободранными об асфальт физиономиями эти бойцы невидимого и подлого фронта напрочь потеряли свой лощёный вид и, взяв меня в полукольцо, больше не рисковали нападать, но и стрелять побаивались, чтобы не попасть в генерала. А я специально крутился возле комкора, слегка потешаясь над его растерянным видом.

— Всем стоять!! Смирно!! — опомнился генерал, в его глазах бушевал ураган. От командного рёва всех окружающих буквально подбросило. — Ты, что себе позволяешь, сержант! Совсем зарвался! Расстреляю на месте!! — Его серые глаза потемнели, свирепый вид был страшен.

Слова нашлись сами собой:

— Не выйдет, товарищ генерал-майор. Мы уже давно мертвы. Когда нам без боеприпасов приказали перекрыть важное танкоопасное направление. Когда мы штыками и голыми руками дрались в поле с до зубов вооружёнными немцами. Когда наши окопы проутюжили юнкерсы. Когда голодные и измученные мы сами добровольно организовали новый противотанковый рубеж. Мы уже давно поделились на живых и мёртвых, а потому смерть стала частью нашей жизни, и мы не можем умереть ещё раз. Сегодня лишь третий день войны, а от половины наших батальонов, полков и дивизий остались лишь номера. Нынче пришёл и наш черёд. И, если нам не будут мешать, задержим