Из круиза с любовью - Татьяна Осипцова

– Мам, ты спать не ложись, я сейчас приеду, ― быстро сказала она и повесила трубку.

– Куда ты такая поедешь? ― разволновалась вахтерша. ― В кровище вся… Пойди вон в наш туалет, хоть умойся!

Вика кивнула, повторяя про себя: «Только бы не впасть в ступор, только не впасть в ступор…».

В узеньком мутном зеркале над раковиной она рассмотрела синяк, разорванное ухо ― серьга болталась на самом кончике. Осторожно сняв ее, она промыла рану, лизнула кусочек бумажного платка и приложила к уху. Салфетка сразу стала красной от крови, но прилипла. Вика умылась, кое-как стерла кровь с шеи и плеча, подняла воротник дубленки и надела темные очки, которые, слава богу, оказались в сумочке. Она улыбнулась своему отражению, удивляясь тому, что еще может как-то говорить, улыбаться, двигаться, умываться… а не сидит в каком-нибудь темном углу, качаясь и поскуливая. Может, обойдется на этот раз?..

Был восьмой час вечера, темно, мороз градусов пятнадцать. А всего сутки назад она купалась в теплом море…

Вика уже выходила со двора, когда рядом притормозила машина. Это оказался Игорь, парень, живущий в квартире под ними. Высунувшись из окна, он удивленно спросил:

– Вик, ты, что ли? Куда это на ночь глядя? А я вот побомбить собрался. Давай подброшу, если недалеко.

– Далеко, Игорь, в Москву, на Ленинградский вокзал. Хотелось бы на девятичасовую электричку успеть. Позже в Твери такси не найдешь. За пятнадцать долларов довезешь? У меня рублей маловато.

– Это сколько ж на наши деньги… ― начал соображать Игорь, ― обратно ведь порожняком ехать…

– Ладно, двадцать. Годится?

– Садись. А ты чего это так поздно намылилась? Случилось чего?

Игорь двинулся в сторону Варшавского шоссе, не замолкая ни на секунду. Он вообще был парень разговорчивый.

– У тебя тушь потекла. Или ты ревела? Точно, ревела. А я-то думаю, чего в очках, вроде не июнь месяц ― хотя ты загорелая, прям как летом. Небось, в Египте каком была? Ты ж у нас лягушка-путешественница! А с чего слезы-то? С Лехой поругалась?.. Велика беда! Поругались ― помиритесь. Хочешь закурить?

Вика кивнула. Игорь протянул ей свою пачку и зажигалку, продолжая болтать:

– Я вот со своей чуть не каждый день лаюсь! Вы ж, бабы, народ вредный: то вам не то, это вам не это! Говорит, денег мало приносишь! Так сколько не приноси, не хватает, все ведь дорожает ― инфляция! А ей то куртка новая нужна, то сапоги, то платье… И все Игорь купи, Игорь заработай!.. А Игорь чего, двужильный? На работе с девяти до шести и каждый вечер на машине калымлю. И все Игорь плохой!.. Терплю, терплю, а когда не выдержу ― как заору на нее, как выматерю!.. Она, конечно, в слезы! К маме, говорит, от тебя уеду… Да куда она уедет? В деревню коров доить? Поплачет, подуется, и успокоится… А несколько дней пройдет, и опять: Игорь то, Игорь се….

Вика курила, почти не прислушиваясь. Удивительно, но третья в ее жизни сигарета принесла какое-то успокоение.

Сволочь Лешка! Какой же он гад! Что он мог там высмотреть на этих фотографиях? Она делала их, чтобы показать Ирине Андреевне шикарные дубайские гостиницы и рестораны. Представители принимающей стороны, все сплошь арабы, попали на них случайно. Не могла же она сказать: «Господа, отойдите в сторону, мне интерьер надо заснять?» А этот идиот приревновал. Вообще ни к чему. И избил ее…

К тому моменту, когда сигарета закончилась, она уже была уверена, что не впадет в беспамятство. И в том, что к Лешке не вернется ― тоже.

Мать ждала ее на пороге.

– Заходи тихонько, отец спит, а я тут который час маюсь… Что случилось?

Вика повесила дубленку на вешалку, прошла на кухню, села к столу и только тогда сняла очки.

– Господи Иисусе Христе… ― охнула мать. ― Это кто тебя?

– Лешка, ― Вика сжала зубы.

Она не позволит себе сорваться в истерику!

– Боже мой, за что?..

– За то же, за что тебя отец всю жизнь колотил ― ни за что! Вот, смотри, ― повернула она голову, ― ухо разорвал!

– Приревновал, что ли?

– Было бы к чему! Я группу в Эмираты сопровождала, а он думает….

– Выпивши, небось, был?

– Мам, это не имеет значения. Если у него такая мысль в мозгу засела ― это навсегда! Все. Я развожусь.

– Викочка, погоди, вы же с ним хорошо жили…

– Это ему со мной хорошо жилось, а мне с ним плохо! ― твердо сказала Вика. ― Мама, я ― не ты, и не позволю об себя ноги вытирать. Ты всю жизнь с синяками да шрамами проходила, мне в детстве тоже немало доставалось, но теперь я терпеть не собираюсь. У меня к тебе просьба: увези завтра от тети Иры Анюту, только не к бабе Лиде, к ней Лешка дорогу сразу найдет. Ты можешь на работе отпроситься?

– Да я могу больничный взять. Верка, участковая наша, легко мне его даст. А поехать в ту же Тверь можно, к Людке, она давно приглашала.

– Это не больше, чем на неделю. Как только квартиру сниму, обустроюсь, я позвоню.

– Викуленька, подумай, может не надо?..

– Мама, я решила, и это серьезно. Я все делала: работала, ухаживала за ним, не обращала внимания на его тупость, на то, что ребенком заниматься не хочет. Я старалась быть хорошей женой. Мне себя упрекнуть не в чем! А он?.. Вопил: «Будешь сидеть дома и щи варить!» Нет уж, мне такого семейного счастья не надо! Я мир увидела ― столько всего вокруг… А ему ничего не интересно. Он такой же тупой козел, как отец, может, пьет пока поменьше, но лиха беда начало…

Вика замолчала. Посидела, уставившись в одну точку и попросила:

– Мам, анальгину дай, и я пойду спать. Завтра в шесть меня разбуди…

Утром, добравшись до Москвы и с трудом найдя возле вокзала единственный работающий телефон-автомат, она позвонила в общагу и узнала, что мужа дома нет, ушел на работу. Что ж, одного у Лешки не отнимешь: работу он никогда не прогуливал.

Спустя полтора часа она была у себя и принялась быстро собирать вещи. Всю одежду свою и Анютину, некоторые дорогие сердцу безделушки, документы, фотографии… Телевизор, видик, музыкальный центр она решила оставить мужу, на машину тоже претендовать не собиралась, а вот спрятанные деньги, около трех тысяч долларов, забрала. По совести рассудить ― они принадлежат ей. Уже три года она зарабатывает больше мужа. И алиментов ей от него никаких не надо!

Вещей получилось немало. То, что потребуется в ближайшее время, Вика запихнула в два чемодана. Остальное, весеннее и летнее, завязала в три больших тюка и пошла на поклон к завхозу общежития, просить место в камере хранения. В общежитии имелась комната за железной дверью, куда складывали наиболее ценные вещи, если надолго уезжали. Получив в качестве презента пробник арабских духов, заведующая без разговоров открыла кладовку. Вика сунула на полку свои тюки и чемоданы, сказала, что заедет за ними через несколько дней, и поспешила на работу.