Красное смещение - Евгений Гуляковский

— Во время великой войны мы называли его Мечом Господним… — тихо проговорил Викс. — Пять лет назад на нем летали только асы космофлота. За право сесть в эту кабину боролись лучшие десантники корпуса. Сегодня к нему начинают приучать практикантов… — В голосе Викса слышалась нескрываемая горечь.

И вдруг Глеб понял, на что похожа ракета, словно только сейчас до него дошел смысл названия, произнесенного Виксом.

Меч! Ну конечно же, меч! Черная рукоять пилотского сиденья заканчивалась гардой стабилизатора, лезвием служил сам прозрачный корпус. Машина казалась предельно функциональной и грозной… Глеб невольно представил себе потоки раскаленного воздуха, обтекающие это ракетное лезвие при входе в атмосферу планеты.

— А вооружение? Я не вижу даже пушек.

— Пушки ему не нужны. Активирующим кристаллом и резонатором служит сам корпус. По сути, весь Меконг — огромный лазер. Представьте себе это прозрачное лезвие, удлиненное плазменным лучом на десятки километров и прошивающим насквозь любые скалы!

Глеб представил эту колоссальную мощь, помноженную на космические скорости десантной ракеты, он представил эту мощь, подчиненную его воле, и усмехнулся.

Кажется, он был не прав или слишком нетерпелив. На космической базе имелись вещи, ради которых стоило пожертвовать даже увольнительной.

Рассвет наконец наступил. С юго-востока катилась ярко-алая волна зари.

— Никогда не задумывался над тем, что прошлое имеет свой цвет, — тихо, словно для себя, произнес Сухой.

— Не понимаю, о чем вы? — Головасин еще не забыл обидного замечания шефа о реферате своей диссертации, и потому его реплики звучали холодно и односложно.

— О том, что наша история выкрашена в цвета человеческой крови. Знаете, отчего это происходит?

— Летописцам только войны и кажутся достойными внимания.

— Но почему так много разрушительных войн и бедствий обрушилось именно на нашу страну?

— История всех народов полна кровавых стычек.

— Но они распределены неравномерно… Это как землетрясения, они обрушиваются чаще всего на те районы, где происходит рождение гор.

Возможно, процесс становления великих цивилизаций, способных сыграть особую роль в духовном возрождении целых народов, тоже сопровождается катаклизмами? Столкновение двух противоположных начал всегда порождает бурю…

Сторожевое било трижды ухнуло у ворот Китежа, возвещая о важном госте.

Румет Алендровский, полномочный посланец магистра Манфрейма, прибыл за ежегодной данью, полагавшейся его господину по старинному договору, подписанному еще Ливатой Смелым.

Герольды протрубили торжественный туш и выдвинулись в переднюю часть кортежа, неся на своих пиках бело-алые штандарты с крестом, розой и скрещенными под ними рапирами — магистровским знаком ордена.

Копыта лошадей застучали по настилу опустившегося моста, и кавалькада постепенно втянулась в город. Из-за тесноты улиц кортеж растянулся от крепостных ворот до княжеского терема, где произошла новая непредвиденная остановка, поскольку мажордом, назначенный специально для предстоящей церемонии, никак не мог решить, кого из прибывших он должен пускать в княжеский двор.

Длинная змея черных наездников застыла вдоль всей главной улицы Китежа. Они стояли совершенно неподвижно и напоминали высеченные из базальта скульптуры, но не муштрой и специальными тренировками достигалась эта идеальная неподвижность манфреймовских всадников. Мертвые лица кавалеристов и окостенелые позы застывших лошадей не могли принадлежать обычным людям, и в собравшейся посмотреть на мрачную церемонию толпе поднялся ропот неодобрения. Все чаще и чаще передавалось из уст в уста короткое страшное слово — «нежить».

Но вот из середины кортежа пробились вперед несколько всадников, и Румет в окружении своих личных телохранителей наконец въехал на княжеский двор.

Было 13-е Сретенья, по всем приметам самый несчастливый день уходящего лета.

Солнце взошло между двух серповидных туч, черная наседка бросила собственное гнездо, и всю ночь накануне во дворе выла собака, словно оплакивала будущего покойника.

Бронислава сидела у окна своей светлицы и смотрела во двор отсутствующим взглядом.

Слуги грузили лошадей вьючными тюками, набитыми ее приданым. Солдаты точили и смазывали салом острия пик. Мамки и бабки то и дело заглядывали к ней в светлицу с разными глупыми вопросами, и Бронислава что-то им отвечала.

Ровно сорок дней назад из этого самого окна она впервые увидела Глеба. Наверно, он околдовал ее в ту ночь… Что с ней происходит? Почему ее жизнь превратилась в непрекращающийся дурной сон? Может, с ним что-то случилось? Может, его и в живых-то нет, столько дней прошло с тех пор, как он обещал вернуться…

Нет. Это она бы почувствовала сразу. Он жив и, скорее всего, просто забыл ее…

В злое время появился Румет со своим договором, словно рассчитал все заранее… Наверно, он опоил отца каким-то зельем — Владислава словно подменили с тех пор, как этот страшный человек оказался в их доме. Иначе он нашел бы способ защитить собственную дочь от неминучей беды.

Даже издали посланец ее будущего господина вызывал у Брониславы непреодолимое отвращение, словно скользкой лягушкой проводили по телу, но еще ужаснее было затаенное, глубинное зло, скрытое в этом человеке и видимое лишь ей одной…

Но Румет — это лишь малая частица бед, ожидавших ее за воротами Китежа. Ибо не может быть для девушки ничего страшнее, чем попасть в манфреймовский замок. Ее увезут с почетом, как знатную невесту могущественного господина… Но сколько их уже было, этих несчастных девушек, чья судьба оборвалась в страшной неизвестности за долгие два столетия, пока действовал Ливатский договор, и сколько еще невест потребует это ненасытное чудовище?

Что происходило с несчастными пленницами, попавшими в Черный замок, не знал никто.

Румет приехал на двадцать дней раньше назначенного срока, даже не соизволив предупредить о своих изменившихся планах.

Ей чудом удалось оттянуть отъезд, сославшись на болезнь. Она надеялась, что за эти несколько дней, вырванных у страшного гостя, ее послание дойдет до Глеба. Но грамотку словно в омут затянуло. Шагара не вернулся и не отвечал ни на какие ее призывы. Больше ей неоткуда было ждать помощи. Оставалось последнее средство…

Бронислава встала и медленно подошла к шкатулке, где хранился варяжский стилет с узким и длинным лезвием. Хватит ли у нее сил? Словно проверяя себя, она приставила кончик лезвия к груди и слегка нажала.

Острая сталь сразу же прорезала тонкую ткань, появилась капелька крови.

Нет, не здесь. Не в родном доме. Бронислава не хотела, чтобы ее страшный грех мучил отца до конца дней. Он никогда об этом не узнает.