Кровавая месть - Иоанна Хмелевская

Опять пришлось притормозить, чтобы не спросить: может, ей ради его удовольствия в срочном порядке устроиться на работу в бордель или, как минимум, провести парочку ночей в вытрезвителе? Доминик был сейчас таким лакомым объектом для издевательств, что она с трудом сдерживалась, но на данном этапе не стоило его окончательно добивать. А жаль…

Из Доминика гейзерами била надежда:

— Если бы ты подала заявление…

Майка взглянула так, что слова замерли у него на устах, но муж собрался с силами и отчаянно договорил:

— …всё было бы просто. Я дал тебе повод…

А в Майке аккурат в эту минуту всё перевернулось вверх ногами. Забота о Доминике и опасения по поводу его умственного здоровья съёжились и отползли в сторонку, а их место заняла страшная злость на этого долбаного придурка и его нимфу-искусительницу. Эта извертевшаяся интриганка делает из него безвольного осла, а он и рад-радёшенек. Ну что ж, она, Майка, им поможет… Будут ждать развода до морковкина заговенья!

— По мне, всё нормально, — прервала она Доминика, снова становясь спокойной и даже вежливой. — Я не вижу причин менять что-либо в нашей жизни.

— Зато я вижу!

— Ничем не могу помочь. Если видишь, меняй.

— Ты же обещала помочь.

— В чём? Ломать свою жизнь?

— Мне кажется, она уже сломана. Ты же говорила, что меня любишь…

— А тебе это не нравилось, правда?

— Я бы предпочёл, чтобы поменьше…

— Вот я и выполняю твои пожелания. Мои чувства меняются удивительно быстро. Чувствую, что уже почти разлюбила.

Доминик обрадовался, как последний дебил:

— Тогда у тебя нет причин не соглашаться на развод!

— Как раз наоборот. Нет причин соглашаться. Плевать я хотела на твои нужды и твои удовольствия. А две самые, что ни на есть, принципиальные причины спят там, в соседней комнате. Одинаково важные и для тебя, и для меня.

И это был крах. О существовании детей Доминик старался забыть, не думать, как предпочитал не думать ни о каких проблемах, кроме своих насущных желаний. Отгонял от себя неприятные факты, живя по принципу «само образуется». В конце концов, сколько семей распадается… Он любил детей, но если по целым дням их не видел, с тоски не умирал, да и дети не впадали в отчаяние, ужиная без папочки. Если бы Майка не упиралась…

Неожиданно оказалось, что существует масса прозаических препятствий. Взять хотя бы квартиру — она досталась Майке в наследство от бабушки, и никакими силами нельзя было жену оттуда вышвырнуть. Это Доминику пришлось бы убираться, а куда, спрашивается?

Ввиду общих заморочек светлый образ Вертижопки как бы побледнел и скукожился. Майка старательно обходила её стороной, стабилизируя повседневный быт, и так как-то получилось, что всё осталось по-прежнему. Доминик, как и раньше, живёт дома, как и раньше, приходит поздно, как и раньше, готовит детям завтраки, а приближающаяся зима заставляет его планировать дополнительные расходы на тёплую одежду. Теперь уже его заставляет, а не Майку, поскольку теперь он управляет семейными финансами. А такая мелочь, что дети растут, застала его врасплох…

По одному пункту оба супруга пришли к полному согласию. Ради блага детей их образ жизни не меняется, скандалить совсем не обязательно, а близких можно будет известить в подходящий момент. Рождество пройдёт, как обычно, и Доминику придётся это вытерпеть.

По второму пункту имело место столь же обоюдное разногласие. А именно: Майка помочь с разводом отказалась наотрез. Отказалась, хоть лопни.

* * *

Наконец позвонила Стефанова Зося.

Майка ждала этого звонка даже с нетерпением, хотелось замкнуть треугольник. Доминик есть, Галина Юрека есть, а Зося, что же? Невозможно, чтобы сие знаменательное событие Зосю вовсе не интересовало, и равно невозможно, чтобы она ничего не знала.

Оказалось, что Зося была в отъезде, четырёхдневная командировка вырвала её из общественной жизни, но как только вернулась, не замедлила позвонить.

— Ты как? Если я правильно поняла, бомба взорвалась, Доминик не стал больше скрывать своих любовных влечений? Как ты это приняла?

В искренность, что была наверху, Майка ни на минуту не поверила, а вот в спрятанное поглубже злорадство — сразу же. Она заранее решила доставить Зосе удовольствие, поскольку это открывало широкие возможности для получения новых знаний.

— Как гром с ясного неба. Никак не могу прийти в себя!

— А ведь я предупреждала! Я как чувствовала, собиралась ещё до отъезда позвонить, но не успела. И смотри-ка, удалось-таки этой вихлястой шалаве Доминика заарканить, а ведь как долго держался, можно сказать, достоин восхищения…

— Ты не в курсе, как она это сделала?

— А разве ты не знаешь?

— Понятия не имею, голову сломала.

Из телефона со свистом вырывалось даже не удовольствие, а прямо-таки наслаждение. Мурашки счастья с Зоськиной спины перекочевали в Майкино ухо. Наконец-то! Этот чёртов Доминик, этот образец верности, этот порядочный до отвращения семьянин, наконец-то споткнулся и свалял дурака. И с кем — с этой лохушкой Вертижопкой!

— А я имею. Я сразу поняла, хоть Стефану, конечно, и в голову не приходило, правда, у него Доминик всё время был на глазах и кое-что заметил. Дорвалась до него… Ты, разумеется, понимаешь, что прямого доступа к нему она не имела?

— Мне казалось, что он не обращал на неё внимания.

— И не обращал. Ей же был нужен непосредственный контакт. А Доминик недоступен — всё время за письменным столом, на его рабочем месте теснотища… Но повезло слепой курице зерно найти. Принесла распечатки, большие такие листы, целый рулон и — ах, неловкая такая бедняжка, а оно тяжёлое, да ещё и папки! — ну и уронила. Разлетелось по всей комнате. Она, конечно, кинулась собирать, даже под стол от усердия залезла. Собрала, ну и надо же из-под этого стола вылезать, правда? А тут Доминик торчал у шкафа, что позади его стола. Спиной упёрся и застыл, не мог отодвинуться. Вот она и протиснулась. А знаешь, как протискивалась?

— Не знаю, — честно ответила Майка, поскольку Зося, дойдя до кульминации, явно ожидала от неё нужной реакции.

— Задом! Понимаешь теперь? Задом! Этим своим вертлявым ходунком!

— Как невоспитанный зритель в театре…

— Именно. Только люди в театре протискиваются быстрей и не с целью соблазнения, а она задержалась. Перед Домиником. К нему задом! И, можешь быть уверена, пустила в оборот своё бесценное сокровище…

Майка охнула, соблюдая правила игры, чтобы не разочаровывать Зосю.

— Стефан всё видел — как раз вошёл, стоял в дверях и наблюдал. Говорит, что ничего подобного в жизни не видывал. Доминик в лице изменился, будто удар током получил. Стефан пытался мне показать, но я велела перестать — уж очень странные рожи строил, я испугалась: ещё войдёт в привычку, потом не избавится. Стефан был потрясён. Но и без его гримас можно себе представить, любая из нас такое видала…