В старом свете - Владимир Владмели

– Ладно, считай, что ты меня убедил, – сказал он Борису, – мы будем за тебя платить, но заниматься тебе придётся в свободное от работы время.

Коган поступил на курсы английского и первый месяц ездил на занятия три вечера в неделю, однако скоро это ему надоело. Желание эмигрировать уменьшилось, а возмущение тем, что его не приняли в аспирантуру прошло. Ведь ни тройка по английскому, ни слова рабочего не были для него чем-то из ряда вон выходящим. Он всё это знал с детства. Конечно, обидно терпеть несправедливость, но не он первый и не он последний. Нет правды на земле, а раз правды нет, то и не стоит учить иностранный так часто. Достаточно двух раз в неделю, или даже одного. В результате освоение английского резко замедлилось и Боря сумел перевести несколько статей своих американских коллег только в конце второго года обучения. Сделав это, он увидел, что, в отличие от него и его сотрудников, американцы ухитрились взять патент на каждое микроскопическое новшество. Родись они в XVIII веке, они, вероятно, запатентовали бы отдельно нитку, отдельно иголку и отдельно сшивание двух кусков материи с помощью нитки и иголки, а уж за напёрсток наверняка выхлопотали бы себе Нобелевскую премию. Наверное, в США действительно существует руководство по получению патентов, и, значит, выдумав в приливе красноречия эту книгу, он случайно попал в десятку.

Собственно говоря, в этом не было ничего необычного. Умение преподнести всегда оказывалось гораздо важнее того, что ты преподносишь. Яркий тому пример сам Старков, который обладал поразительной способностью оказаться в нужное время в нужном месте и сказать именно то, что от него хотели услышать.

Володя окончил институт, получил диплом и начал работать, но инженерная карьера его не привлекала и к своим обязанностям он относился, как к необходимому злу. Это чрезвычайно не нравилось его шефу, который хотел чтобы подчинённые трудились по десять часов в день, семь дней в неделю. Но по закону уволить Муханова раньше, чем через три года, он не мог, а к концу этого срока Володя перешёл на общественную работу и стал освобождённым профоргом института. У него уже была постоянная прописка в Москве, но жил он ещё со своей фиктивной женой. Она готова была развестись и разменять свою квартиру, однако предъявляла очень высокие требования к будущему жилищу. Володя обратился к маклерам, но они заломили такую цену, что он решил делать всё сам. После длительных усилий ему удалось найти желающих, один из которых жил в подмосковном Красногорске, а другой в Лианозове. К этому времени Муханов истратил большую часть бабушкиного наследства и, когда пришёл за последней сберкнижкой, дед Лазарь сказал:

– Если у Алёны остались другие украшения, я готов их пристроить.

Он был не первый, кто говорил о богатствах бабушки. Володины односельчане тоже иногда повторяли слухи о бриллиантах, но сам он в эти рассказы не верил, считая что если бы они существовали, бабушка Алёна давно сказала бы ему о них. Он пожал плечами и ответил:

– Я в её доме не видел ни одного стула из гостиного гарнитура мастера Гамбса.

– А ты посмотри получше, чем чёрт не шутит, – серьёзно ответил старик.

– Обязательно посмотрю, а когда обнаружу, принесу вам на оценку.

Получив отступные, бывшая жена Муханова согласилась уехать на окраину Москвы, а сам он поселился за городом, рядом со своими друзьями. Разбирая вещи в своём новом жилище, он нашёл тетрадь, где были записаны адреса и телефоны людей, с которыми ему приходилось вести переговоры об обмене квартиры. Он уже собирался выбросить её, но, полистав, решил попытаться использовать имеющуюся информацию. Выбрав троих желающих, он нашёл для них несколько вариантов обмена, позвонил им, напомнил о себе и сказал, что у него есть хорошая новость. Они внимательно выслушали его и договорились встретиться. Он показал каждому будущее место жительства и назвал цену за предоставляемые услуги. В общей сложности она была равна его двухмесячной зарплате. Никто даже и не подумал торговаться. Это явилось для Володи стимулом продолжить деятельность на новом поприще.

Через некоторое время заболела мать Муханова – Евдокия Олеговна. Он привёз её в Москву, выяснил, что ей надо делать операцию, и с большими трудностями устроил в больницу. После операции он забрал мать домой и больше месяца ухаживал за ней, а когда посчитал, что она достаточно здорова, предложил ей вернуться в деревню. Но она возвращаться не хотела. Ей очень нравилась Москва. Жить здесь было гораздо легче. Не надо пилить дрова, топить печку и ухаживать за огородом. Продукты всегда можно купить в магазине. Конечно, они не такие хорошие как в деревне. Там колхозники на дальнем поле выращивали для себя овощи, которые как и в добрые старые времена удобряли навозом. Другие, на продажу, они щедро поливали разной химией. Продукты, полученные по новейшей технологии, были гораздо крупнее своих натуральных собратьев и совершенно безвкусные. В них никогда не заводились черви и они месяцами не портились. Впрочем, в Москве даже они успевали сгнить и Евдокия Олеговна не могла понять, в каких условиях надо было их хранить, чтобы довести до такого состояния. Но всё это было очень небольшой платой за удобства столичной жизни. Несмотря на недовольство сына, она продолжала жить с ним, а выгнать ее он не мог. Она до сих пор имела на него сильное влияние. В детстве он вообще её побаивался. Тогда она была молодая, дородная женщина и в процессе воспитания сама часто применяла веками опробованные средства, которые впоследствии стали считаться антигуманными и непедагогичными. Когда у Евдокии Олеговны не осталось уже никаких признаков болезни, Володя твёрдо настроился отправить её в деревню. Он говорил, что её дом требует ремонта, что бабушка Алёна уже стара, самостоятельно жить не может и ей необходима помощь. Евдокия Олеговна не возражала, но всё время оттягивала отъезд, а когда, наконец, наступил заранее назначенный день, она притворилась больной и так натурально разыграла свою хворь, что соседи по коммунальной квартире стали обвинять Володю в бессердечии. Слушая их упрёки, он подумал, что при других условиях его мать могла бы быть неплохой артисткой. Он сделал ещё несколько попыток избавиться от неё, но убедившись, что это не удастся, прописал её у себя, купил справку, что ей полагается дополнительная жилплощадь и после нескольких обменов въехал с ней в двухкомнатную квартиру.

Со временем он познакомился с чиновниками, оформлявшими ему документы и с помощью одного из них приобрёл путёвку в специальный дом отдыха. Такого обслуживания он раньше не мог себе представить. Он жил в отдельном номере, каждый день ему меняли постельное бельё, в столовой кормили деликатесами, которые в обычных магазинах почти никогда не продавались. В распоряжении отдыхающих был бассейн, гимнастический зал, теннисные корты и тренеры по любому виду спорта. В нескольких кинозалах можно было смотреть не только советские фильмы, но и иностранные, которые никогда не появлялись в прокате. Каждый вечер устраивались танцы с неизвестно откуда взявшимися симпатичными, доступными девочками. Пожив в раю всего несколько дней, Володя твёрдо решил войти в круг избранных. Не он этот мир выдумал, не он установил правила игры, он лишь хотел хорошо жить и деньги, как оказалось, были далеко не самым главным для достижения этой цели. Гораздо важнее была власть и связи. Володя видел, что первый секретарь какого-то подмосковного района бесплатно имеет то, что ему самому не светит даже при наличии хорошего капитала. Муханов познакомился с этим толстым, чванливым идиотом и сделал всё, чтобы понравиться ему. Потом с его помощью он устроился инструктором в Красногорский райком, через некоторое время влюбил в себя его дочь и женился второй раз. Тесть без восторга отнёсся к этому браку, но решил сделать молодым царский подарок. Не потратив ни копейки собственных денег, он начал пробивать им шикарную трёхкомнатную квартиру. Однако это требовало времени и пока, также без всяких капиталовложений, Трофим Спиридонович Артамонов договорился со своими чиновниками о поездке дочери и зятя в Германию.