Те, кто уходит, и те, кто остается - Элена Ферранте

Что она видела в Энцо? По большому счету то же, что раньше хотела видеть в Стефано и Нино, — возможность расставить наконец в жизни все по своим местам. Но Стефано, когда развеялась дымовая завеса богатства, оказался тряпкой и жестоким человеком, а Нино, когда рухнула иллюзия ума, — безответственным вертопрахом. Зато от Энцо неприятных сюрпризов можно было не ждать. Еще в начальной школе она по непонятным причинам выделяла из общей массы этого мальчишку и относилась к нему с уважением. Теперь он превратился в надежного и целеустремленного мужчину, настолько же решительного с другими, насколько мягкого с ней, и она не допускала, что он вдруг изменится.

Разумеется, они не спали вместе, Лила не хотела. На ночь каждый закрывался в своей комнате, и она слушала, как он ворочается за стенкой. Потом он затихал, и оставались только звуки ночной квартиры, подъезда, улицы. Несмотря на усталость, она плохо засыпала. В темноте все причины ее бед, в которых она боялась признаться самой себе, сливались в тревогу о Дженнаро. Что из него вырастет, думала она. Надо перестать звать его Ринуччо, не то тоже скатится на диалект, думала она. Его дружков тоже надо чему-то учить, а то они его испортят, думала она. Но где взять время и силы, я уже не та, что раньше, давным-давно ничего не пишу и не читаю книг, думала она.

Иногда у нее возникало ощущение, как будто что-то давит на грудь. Она пугалась, зажигала свет и смотрела на спящего сына. Он совсем не был похож на Нино, скорее на ее брата. Когда Дженнаро был младше, он все время был с ней, а теперь ее компания ему быстро надоедала, он начинал капризничать, просил отпустить его играть и мог наговорить грубостей. Я очень люблю его, размышляла Лила, но люблю ли я его таким, какой он есть? Ужасный вопрос. Хотя соседка говорила, что Дженнаро очень умный мальчик, чем больше Лила за ним наблюдала, тем отчетливее понимала, что ее сын не совсем такой, каким ей хотелось бы его видеть. Она подозревала, что годы, которые она посвятила ему, не дали результата, и больше не верила, что личность человека зависит от того, как прошло его детство. Жизнь требовала постоянства, а у Дженнаро его не было, как, впрочем, и у нее самой. У меня мозги наперекосяк, думала она, я ненормальная, и он тоже ненормальный Потом ей становилось стыдно этих мыслей, и она шептала спящему ребенку: «Ты молодец, уже умеешь писать, читать, складывать, вычитать. Это мать у тебя глупая, вечно ей все не так». Она целовала мальчика в лоб и выключала свет.

Но ей все равно не спалось, особенно если Энцо возвращался домой поздно и сразу шел к себе и не звал ее заниматься. В такие ночи она представляла, что он ходил к проститутке или завел любовницу — девушку с фабрики или активистку коммунистической ячейки — в партию он вступил давно. Мужчины так устроены, думала она, по крайней мере те, кого я знаю: им постоянно нужен секс, они без него не могут. Не думаю, чтобы Энцо в этом отличался от остальных: с чего бы? Я сама его оттолкнула, отослала спать в другую комнату и не имею права ничего ему запрещать. Она боялась одного — что он влюбится и прогонит ее. Остаться без крыши над головой она не боялась: у нее была работа, и она чувствовала себя сильной — как ни странно, более сильной, чем когда выходила замуж за Стефано, получив в свое распоряжение много денег, но еще и необходимость во всем подчиняться мужу. Ее пугала мысль о том, что она потеряет внимание Энцо и его заботу. От него исходила тихая мощь, благодаря которой она и спаслась — сначала от предательства Нино, а затем от преследований Стефано. Кроме того, в той новой жизни, которую она вела, Энцо был единственным человеком, верившим в ее выдающиеся способности.

— Можешь это прочитать?

— Нет.

— Но ты все же попробуй.

— Это по-немецки, Энцо, я же не знаю немецкого.

— Да тебе стоит только захотеть — мигом выучишь, — говорил он ей отчасти в шутку, отчасти всерьез.

Энцо, получивший диплом ценой невероятных усилий, считал Лилу, доучившуюся до пятого класса начальной школы, значительно умнее себя, и приписывал ей волшебную способность быстро осваивать любые новые дисциплины. Впрочем, он сам очень рано догадался о том, что языки программирования электронно-вычислительных машин во многом определят будущее человечества, и люди, первыми овладевшие ими, сыграют особую роль в мировой истории. С этими мыслями он и обратился к ней:

— Помоги мне.

— Я устала.

— Жить так, как мы сейчас живем, нельзя, Лина.

— Нормально живем.

— Ребенок целыми днями с чужими людьми.

— Он уже большой, не держать же его под стеклянным колпаком.

— Посмотри только на свои руки!

— Мои руки, что хочу с ними, то и делаю.

— Я хочу больше зарабатывать, для тебя и для Дженнаро.

— Думай о своих делах! А о своих я сама позабочусь.

Она, как всегда, огрызалась. Энцо записался на заочные курсы (для их бюджета очень недешевые) и должен был регулярно отправлять выполненные задания в Цюрих, в международный центр обработки данных, где их проверяли и возвращали с исправлениями. Понемногу он втянул в это дело Лилу, и она пыталась его догнать. Правда, на сей раз она вела себя совсем не так, как когда-то с Нино. Того она выводила из себя, навязчиво доказывая, что способна оказать ему любую помощь, тогда как с Энцо занималась спокойно, не пытаясь его обогнать. Если для него вечера, проведенные над книгами, были трудом, то для нее — способом успокоиться. Возможно, именно поэтому в те редкие дни, когда Энцо возвращался домой поздно и не приглашал ее разделить с ним его увлечение, Лила не могла заснуть и с волнением прислушивалась к шуму воды в ванной, воображая, что Энцо смывает с себя следы любовных похождений.

Лила быстро сообразила, что рабочие завода, возвращаясь после трудового дня домой, не испытывали ни малейшего желания заниматься сексом с женой (или мужем) — у них не было на это сил. Зато утром и днем, когда они приходили на работу, природа брала свое. Мужчины постоянно распускали руки и не пропускали ни одной девушки, чтобы не сделать ей непристойное предложение. Женщины — особенно те, что постарше, — в ответ только смеялись, прижимались к ним, выпячивали грудь и напропалую флиртовали — такая любовь служила им развлечением, отгоняла усталость и скуку, дарила иллюзию настоящей жизни.

С первых дней работы мужчины начали обхаживать Лилу, осторожно прощупывая почву. Лила каждому давала от ворот поворот, они хмыкали и отставали, напевая песенки, полные грязных намеков. Однажды утром, чтобы раз и навсегда положить конец приставаниям, она чуть не оторвала одному рабочему ухо — тот, проходя мимо, сказал сальность и поцеловал ее в шею. Того типа звали Эдо — мужик под сорок, довольно приятной внешности, который клеился ко всем женщинам и рассказывал похабные анекдоты. Лила мертвой хваткой вцепилась ему в ухо и изо всех сил потянула, одновременно нанося ему удары ногой; он орал благим матом и вырывался. После этого взбешенная Лила пошла к Бруно Соккаво жаловаться.

С тех пор как Бруно взял ее на работу, она видела его несколько раз, но не обращала на него внимания. На сей раз у нее была возможность рассмотреть его хорошенько: он стоял за своим письменным столом — встал, как положено воспитанному мужчине, когда в комнату входит женщина. Вид его удивил Лилу: отечное лицо, тусклый взгляд пресыщенных глаз, жирная грудь, но главное — цвет лица, красный, как жидкая лава, особенно заметный на фоне черных волос и крупных белых зубов. «Неужели это тот самый парень, который дружил с Нино и изучал право?» — изумилась она про себя и поняла, что между каникулами на Искье и колбасным заводом вообще нет никакой связи, ничего, кроме зияющей пустоты, и, очевидно, для Бруно прыжок из одного мира в другой не обошелся без последствий; кроме того, его отец заболел, и предприятие (по слухам, вместе с долгами) внезапно перешло под его полную ответственность.