Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека - Иэн Таттерсаль

Но на этом все и закончилось. После памятного 1950-го года все англоязычные палеоантропологи встали под знамена Майра и признали, что после периода существования австралопитеков (а возможно, и в течение него) эволюция гоминидов представляла собой прогрессивную модификацию одной центральной линии. В какие-то моменты времени она могла состоять из нескольких географических вариантов, но все они были связаны друг с другом генетическим обменом и подчинялись единой тенденции — медленным и долгим эволюционным изменениям под воздействием естественного отбора, который действовал немного по-разному в разных частях света, но при этом никогда не проявлял себя настолько сильно, чтобы привести к возникновению новых видов. Изменения подобного рода удобно было отслеживать по эволюции отдельных черт (мозга, стопы или желудка), не обращая внимания на виды, которым такие черты принадлежали.

Тем не менее вопрос морфологии оставался открытым. Даже в 1950-х годах палеонтологическая летопись гоминидов уже демонстрировала значительное анатомическое разнообразие, увидев которое исследователи любых других групп млекопитающих (не имеющих «деспециализации») с готовностью бы признали в них наличие нескольких разных видов. Однако у палеоантропологов имелся готовый ответ на этот вопрос — они его попросту игнорировали.

В течение почти 10 лет после выступления Майра мало кто отваживался вообще использовать видовые наименования. Типичная для того периода диаграмма человеческого филогенеза выглядела так: бесформенный набросок всего семейства гоминидов и куски географических карт, на которых были подписаны места обнаружения отдельных образцов (Мауэр, Ла-Шапель или Брокен-Хилл). Именно они стали де-факто объектами изучения палеоантропологии. Эволюционные взаимоотношения между ними обсуждались с надменной важностью, так как для участников таких дискуссий не имело значения, к каким видам принадлежали обнаруженные останки.

С учетом обстоятельств это игнорирование формальных зоологических наименований и видов, которые они обозначали, было вполне объяснимым. Более того, данную тенденцию нельзя назвать абсолютно плохой. Сейчас она кажется скорее фазой, которую палеоантропология должна была пройти. Как верно отметил Майр, огромное количество формальных зоологических наименований, созданных для описания сравнительно небольшой коллекции окаменелостей, плохо соотносилось с действительностью. Перед тем как сформировать рациональный взгляд на вещи, ученым нужно было расчистить место. Именно это и произошло, и пускай представление о разнообразии видов в рамках семейства гоминидов вернулось в палеоантропологию через некоторое время, оно было ограниченным. Ученым разрешалось давать новые имена находкам, если те были действительно уникальными, однако на предложение новых названий уже известным окаменелостям или на использование при их описании старых видовых наименований существовало табу.

Критика Майра не только привела к таксономической чистке, но и обеспечила гораздо более точное толкование палеонтологической летописи гоминидов. В качестве примера можно привести аналитическую работу о неандертальцах, опубликованную в 1951 году сотрудником Чикагского университета Ф. Кларком Хауэллом. К тому моменту Британский музей естественной истории еще не опубликовал официального заявления о том, что «останки» хранящегося в нем пилтдаунского человека являются подделкой, однако в научных кругах уже было известно, что химический анализ подтвердил разное происхождение черепа и челюсти. По этой причине рассуждения Хауэлла были свободны от любых пилтдаунских заблуждений. Работа Хауэлла была проникнута духом синтетической теории. В своем труде он описывал единую эволюционную европейскую эволюционную линию, начинавшуюся с Мауэра, проходившую через Суонскомб в Англии и Штайнхайм в Германии и завершавшуюся «ранними неандертальскими» находками, обнаруженными в каменоломнях Саккопасторе в Италии и в немецком Эрингсдорфе (эрингсдорфский череп был описан Вайденрайхом еще до отъезда в Китай). Ранние неандертальцы появились в период последнего межледниковья (Рисс-Вюрм) и обладали менее выраженными неандертальскими характеристиками, чем произошедшие от них «классические» западноевропейские формы последнего ледникового периода (включая те, останки которых были найдены в Ла-Шапели, Ла-Ферраси и Фельдхофере).

Хауэлл также предположил наличие некоей географической тенденции, выражавшейся в более легком строении тела на востоке и более выраженных классических чертах на западе. Сложив все эти элементы воедино, можно получить сценарий, по которому ранние неандертальцы из Восточной Европы и Леванта стали предками современных Homo sapiens, а переходящим звеном между ними являлись формы с горы Кармель. Затем новый вид распространился на запад и вытеснил своих далеких родственников — классических неандертальцев.

Вся эта эволюционная деятельность проходила под влиянием резких перепадов климата, характерных для эпохи ледников. В теплый межледниковый период неандертальцы были распределены по Европе более или менее равномерно. Похолодание в начале Вюрмского оледенения разделило западную и восточную популяции, так как выжить на территории между ними было невозможно. Это привело к тому, что у двух популяций начали развиваться разные характеристики. Суровый климат и безжалостный естественный отбор (а также, вероятно, некоторый дрейф генов) на севере и западе привели к возникновению классической неандертальской морфологии, в то время как в более мягком южном климате естественный отбор был не таким строгим, а изменения менее выраженными.

Если разделить историю палеоантропологии на несколько периодов, то Хауэлла с его вдумчивым анализом неандертальцев можно считать провозвестником современной эпохи. Для сегодняшних специалистов почти все, что было написано до знаменитого выступления Майра, кажется несколько архаичным, а вот работа Хауэлла, созданная в духе синтетической теории, указывает путь в будущее. На ее страницах морфология, время, география, климат и процессы (важность которых для антропологии особенно подчеркивалась Майром) были объединены в цельную и всеохватывающую концепцию эволюции неандертальцев. Это был абсолютно новый и необычный подход. Люди любят истории, и у Хауэлла получился отличный рассказ. Тем не менее в течение последующих десятилетий не все коллеги Хауэлла были в состоянии так же тонко чувствовать исторический процесс.

Метод радиоуглеродной датировки разработал специалист по физической химии из Чикагского университета Уиллард Ф. Либби в 1950 году. Палеоантропологи впервые получили возможность не просто оценивать хронологическую очередность останков, но и определять их возраст с точностью до веков. Как и большинство более поздних способов «абсолютной» датировки, радиоуглеродный метод основывался на феномене радиоактивности — явлении, при котором определенные нестабильные атомы самопроизвольно распадаются с постоянной и измеримой скоростью. Эта скорость называется периодом полураспада определенного элемента и рассчитывается как период времени, в течение которого распадается половина атомов, содержащихся в любом образце. Радиоуглеродный анализ базируется на распаде изотопа 14С, нестабильной формы углерода, которая в течение жизни любого организма составляет строго определенную долю от всего содержащегося в нем углерода. После смерти 14С перестает обновляться и его доля в общем объеме углерода снижается. Определив объем 14С в образце и его соотношение с общим количеством углерода, можно определить, сколько времени прошло со смерти организма.