Очерки теории идеологий - Глеб Мусихин

Взаимоотношениям консерватизма и постмодернизма уделяется не так много внимания, как того требует лежащая на поверхности общность обоих направлений, выражающаяся в бескомпромиссной критике рационализма, как идеологической (консерватизм) или дисциплинарной (постмодернизм) тенденциозности. Однако мы обозначили указанное сходство разными терминами не случайно – это свидетельствует о том, что между консерватизмом и постмодернизмом есть и существенные различия. Поэтому основная цель данного раздела – рассмотрение созвучий и диссонансов, возникающих в развитии консервативных и постмодернистских течений мысли. Кроме того, будет предпринята попытка определить, чего же больше во взаимоотношениях этих двух значимых идейных направлений – сходств или различий, вернее, какие различия и сходства более значимы?

Недостаток внимания к обозначенной выше параллели тем более удивителен, что она сопряжена с очевидным историческим парадоксом: антирационалистическая критика консерватизма, разворачивавшаяся более чем два века назад, оценивалась как реакционная (реставрационная/романтическая), а критикуемые оппоненты провозглашались радикалами и революционерами, порожденными «химерами» философии Просвещения. Если же говорить о современной постмодернистской критике проекта Модерна, родившегося из рационализма Просвещения, то она воспринимается не иначе, как критика радикальная, хотя по своим приемам очень похожа на консервативный иррационализм. Однако ни сторонники постмодернизма, ни носители консервативных идей не уделяли этому парадоксальному факту сколько-нибудь заметного внимания. Более того, консервативные авторы часто демонстрировали неприязнь к идеям постмодернизма (а как еще консерватор может относиться к радикализму), хотя на рубеже тысячелетий позиции консерватизма и постмодернизма так близко подошли друг к другу, что впору было задуматься о феномене «постмодернистского консерватизма». И тем более примечательно, что такого феномена не возникло.

«Антисущностная» сущность постмодернизма

С самого начала необходимо обозначить тот факт, что постмодернизм является одной из сложнейших современных концепций. Причем сложность во многом проистекает не только (и не столько) из самого содержания постмодернизма, а из того, что считать содержанием постмодернизма. Более того, сложно вычленить не только общий набор постмодернистских «истин», но и список собственно постмодернистских мыслителей. И хотя многие сразу же вспомнят Фуко, Деррида и Бодрийяра, в следующий момент нужно будет констатировать, что между этими авторами существуют серьезные (зачастую непреодолимые) различия. Кроме того, сразу же следует вспомнить, что приставка «пост» использовалась многими другими направлениями общественной мысли, которые переплетались (а часто и конкурировали) с постмодернизмом, – постструктурализм, например. Поэтому нанесение на «концептуальную карту» координат постмодернизма представляется не самой простой задачей.

Сделав эту оговорку, тем не менее, необходимо попытаться обозначить тот набор понятий и ту группу авторов, которые ассоциируются с термином «постмодернизм». Мне представляется, что одним из наиболее удачных обозначений сути постмодернизма является определение Лиотара, который понимал постмодернизм как «недоверие к метанарративам» [Lyotard, 1984, p. xxiv] (в русском переводе: «недоверие в отношении метарассказов», что представляется мне не совсем удачным [Лиотар, 1998, с. 10]). Иными словами, постмодернистская позиция демонстрирует недвусмысленный скептицизм по отношению к тому общему пониманию человека и общества, которое стало следствием стремления эпохи Просвещения трактовать действительность на основе объективности (или системной субъективности), разумности и универсальности. Отказ от амбиций тотальной просвещенческой метаидеологии сопровождался для постмодернизма сосредоточением на «малых нарративах» [Lyotard, 1984, р. 60] с неизбежным возрастанием относительности, неопределенности и непредопределенности результатов в исследованиях. Идея, что явления обладают определенной сущностью, была объявлена рационалистическим (в некоторых интерпретациях – позитивистским) гносеологическим допущением, сделанным для того, чтобы объективное определение истины в реальном мире стало достижимым. А если нет никакой объективной реальности, доступной для понимания, необходимо сосредоточиться на «гибких сетях языковых игр» [Ibid., р. 17], которые воплощают субъективные интерпретации мира индивидами. Таким образом, интеллектуальная программа постмодерна была проектом борьбы с «рационалистическим фундаментализмом» через деконструкцию и децентрализацию субъективности.

Даже такого поверхностного взгляда на идеи постмодернизма достаточно, чтобы обнаружить их сходство с консервативной критикой рационалистического оптимизма. И в условиях почти синхронного распространения постмодернизма и отступления традиционных левых идеологий можно было бы ожидать плодотворного синтеза постмодернистских принципов и консервативных идей. Однако в действительности ничего подобного не наблюдается. Современная консервативная мысль либо вообще игнорирует постмодернизм, либо относится к нему открыто враждебно, представая в поистине диалектическом виде анти-антирационализма и иллюстрируя гегелевский закон отрицания отрицания.

Идеи имеют значение: от тоталитаризма к мультикультурализму

Если не концентрировать исследовательское внимание на самом термине «постмодернизм», то можно обнаружить достаточно долгую и богатую историю взаимодействия (и притом конфликтного) консерватизма с тем комплексом взглядов, которые принято приписывать постмодернизму. Более того, существует мнение, что современный консерватизм может быть понят именно как реакция на вызовы постмодернизма [Devigne, 1994]. При этом в качестве авторитетов указываются Майкл Оукшот и Лео Штраус, которые задолго до взлета популярности постмодернизма в академических кругах предупреждали об опасности распространения постмодернистских идей [Ibid., 1994, p. xi].

Лео Штраус видел одной из своих основных задач противодействие историцизму и релятивизму, внедренному в европейскую «когнитивную моду» сначала Ницше, а потом Хайдеггером. Показательно, что именно последние стали ключевыми источниками вдохновения для постмодернистов. Штраус опасался, что гремучая смесь историцизма и релятивизма может привести к распространению в обществе агрессивного нигилизма, подрывающего веру в объективные нормы морали и политического блага, что, в свою очередь, может разорвать ткань взаимных общественных обязательств[23], открыв дорогу победе тоталитаризма.

Источник этой угрозы Штраус находил в современной традиции естественного права, заложенной Макиавелли и Гоббсом. Для противодействия подобным идеям предлагалось обратиться к незыблемым моральным принципам, обладающим универсальной силой и поддающимся разумному обоснованию. Выход Штраус видел в возрождении античных традиций естественного права, содержащихся в лучших образцах классической философии. Поэтому философ должен обладать привилегированным положением по отношению к знанию.

Таким образом, критика просвещенческого рационализма не мешала Штраусу оставаться приверженцем объективности и универсальности, защищать связь морали и политики, утверждать приоритет особой Западной интеллектуальной традиции. Философ не полемизировал с постмодернизмом, но имплицитно в его взглядах заложена очевидная конфронтация с постмодернистскими интеллектуальными и мировоззренческими построениями.