Архивное дело - Михаил Черненок

Участковый вздохнул:

— Мучаешь, Федя, себя попусту религией. Не для протокола, по-товарищески, скажи: всерьез веришь в наличие бога?

Половников глянул на участкового с укором:

— Я в свою веру никого не обращаю. Из всех селян одна Агафья Хлудневская ходит ко мне библию слушать, дак и ее силком не тяну.

— Не в том дело, Федя. Говоря словами Ивана Торчкова, вопрос принципиальный. Мы почти ровесники с тобой, в одном селе выросли, а живем по-разному. Я с военных лет коммунист, ты же господу богу поклоны отбиваешь.

— У тебя одна вера, у меня — другая.

— Но почему, Федор, такое расхождение смогло получиться?.. — не унимался Кротов.

Половников хмуро потупился:

— После смерти папаши грех замаливаю.

— Какой?

— Если б я не выстрелил по коню того всадника, можа, и он в моего папашку не стал стрелять…

— Ага! Пожалел бы уголовник твоего папашку. Думаешь, он из озорства преследовал вас от самого Томска?

— Дак, кто ведает, какие намерения у него были.

— Не оправдывай, Федя, свое заблуждение. По моим выводам, мамаша забила тебе голову религиозным туманом, а ты и руки опустил. Скажи, не так?..

— Пусть будет по-твоему. На смертном одре мамки дал ей слово не отступать от веры. Религия тем и хороша, что не позволяет бросать слов на ветер.

— Эк, сказанул! Среди верующих тоже полно пустозвонов.

— Значит, они не верующие.

— Неисправимый ты, Федя.

— Таким и помру. Немного уж осталось…

Прохладный с утра день за время разговора с Половниковым разгулялся. Всегда отличавшаяся от других сел особой ухоженностью Серебровка, вытянутая по сибирскому обычаю одной длинной улицей, после ночного дождя еще более похорошела. Тихо и уютно было в селе. Все здесь дышало таким покоем, что, казалось, живут в Серебровке люди без всякой заботушки и печали.

— Чем дальше займемся? — спросил участкового Бирюков, когда они вышли от Половникова.

— Полагаю, не помешает еще раз побеседовать с Лукьяном Хлудневским, — ответил Кротов. — Сообщение Федора Степановича в корне меняет дело.

— Меня заинтересовало упоминание фамилии Жаркова вместе с Хоботишкиным и Колосковым. О Колоскове мы по существу ничего не знаем, — сказал Антон.

— Очередная загадка… — вздохнул Кротов. — Кто из них оказался начальником милиции в Томске?

— Судя по протезу, где оказался Жарков, нам известно. Но какая связь между ним, Хоботишкиным и Колосковым?.. — задумавшись, проговорил Антон. — И почему Николай Тропынин хотел сохранить в тайне нападение на Половниковых?

— Полагаете, сотрудник, ведущий дознание, преследовал корыстную цель, выдавая себя не за того, кем был на самом деле?

— Время, Михаил Федорович, было очень сложное и крутое. В той круговерти не сразу высвечивалось, кто какие цели преследует… — Антон помолчал. — Идем к Хлудневскому!..

Хлудневского дома не оказалось. Копавшаяся в огороде остроносая бабка Агафья на вопрос Кротова — где дед Лукьян? — развела руками. По ее словам, Шура Сластникова недавно шла домой из бригадной конторы и что-то сказала деду. Тот разом сгребся и побежал к Ерошкиной плотине.

— Что опять там такое?! — удивился Кротов.

— Не могу, Михаил Федорович, сказать, что, но как будто энти… мели… ораторы, — бабка Агафья перекрестилась, — еще одну могилку разрыли.

Кротов резко повернулся к Бирюкову:

— Придется немедленно туда ехать…

— Поехали, — сказал Антон.

Хлудневского они встретили сразу за околицей села. Старик, нахлобучив на глаза соломенную шляпу, понуро брел от Ерошкиной плотины в деревню. Кротов, остановив мотоцикл, настороженно спросил:

— Что, дед Лукьян, случилось?

— Физкультурой омолаживаюсь, — смущенно ответил старик.

— С чего это на старости лет молодиться задумал? Не к Шуре ли Сластниковой в женихи собрался?

Хлудневский, словно сам над собою, иронично усмехнулся:

— Ну ее к лешему, «Веселую вдову». С панталыку, лихоманка, меня сбила. Из конторы шла. Я к ней с вопросом подсунулся: «Что, Шура, в бригаде нового?» Она, не моргнув глазом, отвечает: «У плотины мелиораторы новую могилу отрыли». Я — шапку в охапку и дунул к плотине. Прибежал, запарившись, а ребята меня на смех подняли.

Кротов укоризненно покачал головой:

— Кому поверил, старый человек? Сластникова только на причудах и живет.

— Знаю, конечно, что язык у Шуры, как помело, да вот… И на старуху бывает проруха.

Участковый слез с мотоцикла и показал на пожухлую лужайку возле обочины проселочной дороги:

— Присядем, разговор есть.

Бирюков, выбравшись из коляски мотоцикла, тоже подсел к ним. Кротов пристально посмотрел виновато нахмуренному Хлудневскому в глаза:

— Не можешь ли ты, Лукьян, вспомнить, сколько холостых патронов вернул тебе Федя Половников, когда вернулся из Томска?

Хлудневский удивленно вскинул седые брови:

— Я уже говорил, один патрон.

— А Федор утверждает, что два патрона выпали. Один из них потерял. Что на это скажешь?

— Скажу, что больше полвека с той поры минуло. Разве все мелочи упомнишь до подробностей… — растерянно ответил старик и вдруг хлопнул себя ладонью по согнутому колену. — А ведь прав Федя! Он же, точно, один холостой патрон мне вернул, а другого не досчитался. Не сердись, Михаил, без задней мысли ввел тебя в заблуждение.

Участковый, словно прочищая горло, откашлялся:

— И еще возникает расхождение в предыдущих твоих словах. Ты утверждал, будто шестерня была привязана к ногам утопленника, поднятого у Ерошкиной плотины, моряцким ремнем. Так или не так?..

— Именно так, — подтвердил Хлудневский.

— А Федор Половников, первым обнаруживший труп, никакого ремня не видел.

— Как же это?.. — растерялся дед Лукьян.

— Да вот так получается…

И опять старик задумался, опять хлопнул себя по колену:

— Нет, Михаил! Тут Федя не прав! Голову даю на отсечение, ремень был!

— Куда же он сплыл?

— А вот куда! — словно обрадовался дед Лукьян. — Оперуполномоченный Николай Тропынин тихонько тот ремень отвязал и в брезентовую сумку спрятал. Я, помнится, намекнул, дескать, ремешок-то жарковский, а он ответил, мол, в наших интересах — помалкивать об этом.

— Что значит «в наших интересах»?

— Спроси его что. Наверно, так надо было.