Экстази - Ирвин Уэлш

Пацан линяет с бабками, и тут она начинает мне зудить.

— Не хочется, — говорит она мне.

— Мне наплевать, чего тебе хочется, блин, — говорю я ей. Совсем уважения нет, вечная проблема Сучки, что-то вроде недостатка в характере. Она делает мне лицо, но свое дело знает, и вот уже стягивает одежку и бежит в спальню. Я заваливаюсь с ней на постель и начинаю целовать ее, залезая языком в эту отвратную пепельницу. Раздвигаю ей ноги — войти в нее не составляет труда, у грязной сучки между ног просто влажная губка — и начинаю трахать. Я просто хочу поскорей кончить и свалить — обратно в чертову машину. Но беда в том, что, когда я ей вставляю, мне никак не кончить… и вот — та же самая история, надо было раньше думать. Она уже с ума сходит; ведь говорила, что не хочется, сучка; она уже в экстазе совсем, а мне, бля, не кончить.

НЕНАВИЖУ ПИЗДУ, ГРЯЗНУЮ СУКУ, И МНЕ НИКАК НЕ КОНЧИТЬ.

Мне хочется разорвать ее вонючую пизду, сделать грязной сучке по-настоящему больно, но чем я сильнее ее трахаю, тем ей прикольнее, она наслаждается каждой секундой, грязная сука, мерзкая похотливая блядина… так не должно быть… я вижу перед глазами его — Лионси из милвалльской команды, вижу его внутри своей головы. И я пытаюсь представить себе, как трахаю Лионси вместо нее. Та заварушка в Роттерхайтском туннеле, где я первым вмазал громадному ублюдку аж три раза, а он просто стоял и смотрел, смотрел на меня, будто я маленькая игрушка какая-то.

Потом он ударил меня.

— ДЭЭЭЭЙВИИИ! ДЭЭЙВИИ! — Она сейчас себе глотку порвет, правда, — ОСТАНЬСЯ, НЕ УХОДИ, МЫ ПОСТАРАЕМСЯ ВСЕ РЕШИТЬ, АХ, ДЭЙВ… АХ, ДЭЭЭЙВИИ! — Она дергается, как жеребец, я чувствую ее силу под собой, и ее размер на мне, но внутри у меня все мертво, когда она, наконец, обмякает, и я вытаскиваю свой член, все еще твердый, как кирпич, и мне нужно сваливать от мерзкой сучки, потому что, если я не свалю, я за себя не ручаюсь.

Я одеваюсь, а у нее на лице улыбка до ушей, и она бухтит про то, как меня ничто не может изменить. Когда она мне это раньше говорила, я чувствовал себя особенным, это точно, но сейчас я чувствую себя огромным глупым лимоном, над которым весь мир потешается исподтишка.

— Ага, — говорю я ей, сваливаю и иду к машине, но настроение побыть с ребенком пропало. Только не сейчас, когда гадкая сука все испортила. Я забрасываю его к сестре — там ему будет веселее, поиграет с ее малышами.

Я, вообще-то, с мальцами не очень люблю болтаться, по правде говоря.

Я возвращаюсь к себе и достаю свой Плейбой, с сучкой Опал Ронсон. Скрепки я еще раньше вынул, и цепляю журнал к холодильнику на магниты. Вообще-то я обычно не покупаю порнуху, только если в них звезды шмотки скидывают. Прикольно смотреть на знаменитостей в чем мать родила, будто на знакомых своих смотришь. Пелена чертовой тайны спадает, и они кажутся доступней, что ли.

У меня в холодильнике свежая дыня, и я выдавил в ней три дырки точно по размеру своей эрекции; две с одной стороны и одну с другой: пизда, рот и задница Опал. Мажу ей «рот» помадой. Потом выжимаю в остальные немного крема для рук — теперь все готово… Куда прикажешь, подруга, — в рот, в задницу или в пизду… Пытаюсь представить себе, как Опал наклоняется, выгибая спину, не могу разобрать, что она мне говорит — то ли в Пизду, то ли в задницу, и что-то в этих темных глазах говорит мне, что, может, Опал не такая девушка, чтобы попку свою подставлять на первом же свидании, и я представляю fee в Соблазнительных Романах… нет…, но тогда, точно, 6 Паранойе ; а потом я думаю: к черту, надо сучке задать хорошенький урок, бля, и вставляю ей… ух-хх, да это тебя Просто на две половинки разорвет, подружка… ух-хх…

УУУУ-АААА-УУУУ!

У меня кружится голова, я заливаю спермой всю дыньку. Несколько секунд в воображаемой заднице Опал, и все получается. Храни тебя Господь, подружка.

Я ложусь соснуть на диван и, когда просыпаюсь, пытаюсь смотреть телек, но не могу, к черту, сосредоточиться. Занимаюсь немного с гантелями и осматриваю свое тело. Уже приобретает нужную форму, но есть еще в нем что-то пидерское, как у этих голубых в клубе. Мне нужны мышцы, чтобы удар был посильнее. Потом отправляюсь в паб Слепой Нищий. Там никого, и я иду в Могильного Мориса. Вот где все собрались: Бал, Риггси, Короче, Редж, Джон и остальные. Беру себе в баре кружечку горького и присоединяюсь к ним. Местечко ничего, и я уже начинаю расслабляться, как слышу шум у стойки.

— ЭЭЭЭЭЙЙЙЙЙААА!

Оборачиваюсь и вижу его. Жалкий старикан, мой чертов папашка. Только взгляни на него: будто только с дерева слез, и уже к людям пристает. Он просто жалок, и всегда таким был. Теперь он, саранча, заметил нас и приближается. Бал, Риггси и Короче, они все этому, ублюдки, рады, им весело, что мне неприятно.

— Вот он, мой мальчуган! Купишь старику своему выпить, а? А! — обращается он ко мне. Да он уже набрался, ублюдок.

— Я здесь с друзьями разговариваю, — говорю я ему. Он приподнимает бровь и смотрит на меня, будто я задница какая-то. Потом встает, руки в боки.

— Ах, разговариваешь, вот как…

— Все в порядке, мистер Т., сейчас я все куплю, хорошо, — говорит Бал и уходит к бару. Возвращается с кружкой и большой порцией виски для старика.

— Вот это человек, — кивает он на Бала. — Молодой Бэрри… Бэрри Литч… вот это настоящий человек! — улыбается он и поднимает кружку за Бала, который отвечает ему тем же. Потом он замечает, что я все еще смотрю на него. — Привет, что это у тебя с лицом?

Ненавижу старого ублюдка.

— Что это у тебя…

Это уродское бордовое от пива лицо грязного шотландца, этот глупый задыхающийся местечковый говорок; он никогда не заткнется, ни на одну секунду. Как мне хочется заткнуть его — этот голос.

— Ничаво! — отрезаю я.

Тогда старик кладет мне руку на плечо и оборачивается к Балу с Риггси. Я убью старого подонка, честное слово…

— Вот вам мой сынок. Настоящий подонок! НА-СТОЯЩАЯ СВИНЬЯ-ААА! Но он все-таки мой сын? — говорит он. Затем: — Слышь, сынок, дашь деньжат, а? Скоро мне придет большой чек по страховке. Сказали, что уже должен был прийти, и я вчера кутанул, думал, что буду при деньжатах и все с утречка решу сегодня… понимаешь, Дэйвид, а, сынок?

Достаю ему пару десяток. Что угодно, лишь бы вонючий козел отвалил поскорее.

— Ты хороший парень, сынок. Хороший ЧИСТОЙ мальчик.

Он оглядывается, потом закатывает рукав.

— Моя кровь, — говорит он, обращаясь к Риггси. — Чистое кровь.

— Конечно, конечно, на все сто, мистер Т., — говорит ему Риггси, и Бал с Короче и Роджем, и Джонни, и все остальные весело ржут, и я с ними и все такое, но мне не нравится, что говорит Риггси. Козел или не козел, но все же это мой отец. Нужно же хоть немного уважения Проявлять.

— Ну вот, сынок. На сто процентов чистой! — говорит этот старый клоун. Потом он с благодарностью в глазах оглядывается и замечает еще одного алкаша, который вваливается в бар. — Я вас всех люблю и покидаю, ребята. Вот там у стойки мой хороший друг, должен вам сообщить… ну, держитесь, ребята. За футбол не беспокоюсь! Знаю, что вы не подведете. Должны иметь настоящий футбольный характер… интергородскаясукафирма… черт! Вот Билли Бойз… мы могли бы показать вам кое-что… это были по-настоящему крепкие ребята… Бриктин Билли Бойз, я говорю о настоящих Бриктин Билли Бойз! Помните, вы должны быть первыми и пленных не брать. Нужно иметь настоящий футбольный характер!