Калечина-Малечина - Евгения Некрасова

— Поиграем, пацаны! — это радостно выкрикнул Сомов.

Катя кинулась к Панкратову, тот бросил рюкзак другому подсомовцу. Катя побежала к нему. Невыросшие мужского пола пересмеивались и тяжело дышали горячим паром. Подсомовец снова перекинул рюкзак Панкратову. Катя метнулась на него. Лара улыбалась. Когда Катя совсем приблизилась к Панкратову, он швырнул рюкзак второму подсомовцу. Тот не успел поймать, и рюкзак упал в снег. Катя прыгнула, присела и почти достала, но тут его перехватил второй подсомовец. И вдруг невыросший страшно, по-звериному заорал. Катя поднялась на ноги и увидела, что Кикимора вцепилась ему в левую руку зубами и повисла на ней, как шавка. Подсомовец, обливаясь слезами, отшвырнул Кикимору в сторону и бросил рюкзак Сомову. Катя дёрнулась к ней.

— Ты что, она же маленькая! — это возмущённо закричала Лара.

— Эй, дебилка, сюда! — это Сомов показал Кате рюкзак и выбежал на дорогу.

Катя устремилась за ним. Машины тут проезжали редко и только в одну сторону. А сейчас неподалёку дребезжал среднего размера грузовик с кузовом. Сомов дождался, когда тот проедет близко, и ловко швырнул рюкзак в чёрную дыру между шатающейся перекладиной и колышущимся тентом.

— Давай помогу тебе встать, малыш! — это ласково сказала Лара, присев рядом с Кикиморой.

Созданьице подняло морду, свободную от шарфовой повязки. Лара увидела спиралеобразный отросток на желтоватом морщинистом лице. Полуоткрытое отверстие пасти и торчащие там острые мелкие зубы были запачканы кровью подсомовца. Лара беззвучно выпустила крик из своего аккуратного маленького рта и села на снег.

Катя смотрела, как уезжают в дряблом грузовиковом брюхе их с Кикиморой варежки. Комок страшной ненависти набух у неё в животе, лопнул и растёкся по недлинным, невыросшим жилам. Сомов сразу всё понял. Но прежде чем он успел снять ухмылку с лица и как следует напугаться, Катя подошла к нему и с очень выросшей силой толкнула его далеко-далеко, словно пытаясь выпихнуть из одного с собой мира. Сомов полетел спиной назад, раскрыв рот и расставив руки, будто пытаясь уцепиться за морозный воздух. Послышался страшный скрипучий вой, а за ним сразу — тяжёлый гулкий удар. Сомова накрыло широкое серебристое пятно. Катя увидела на той стороне дороги Веронику Евгеньевну. Она, нелепо переваливаясь, бежала туда, куда только что летел Сомов.

Невыросшие стояли парализованные, как скворечники. Лара так и сидела на снегу, закрыв уши руками и отвернувшись к коре дерева. Катю настойчиво задёргали за край пуховика. Она увидела рядом с собой Кикимору с кое-как прикрытой мордочкой. Слышно было, как кричат выросшие — Вероника Евгеньевна и какой-то ещё человек мужского рода. Катя подхватила Кикимору на руки, побежала наискосок через парк и вынырнула у той самой большой дороги, которую они двадцать минут назад переходили с созданьицем по правилам дорожного движения. Кикимора прилежно держалась за Катину шею, как настоящая совсем невыросшая. Рядом вдруг железно проскрипело, Катя увидела перед собой открытые двери автобуса и вскарабкалась по ступенькам.

Они сели на сдвоенное сиденье в конце салона — Кикимора у окна, Катя у прохода. Следом зашли две молодые выросшие — одна в большой куртке и белой мелкой шапке, другая в толстом пальто и пуховом платке — и приземлились прямо перед Катей и Кикиморой. Двери захлопнулись, автобус поехал и задребезжал. Пассажиры заподпрыгивали в такт. Автобус был заполнен несильно, примерно на четверть.

— Вот бывают очень плохие люди, а их все любят. Как это так? — это Катя спросила у Кикиморы.

Та ничего не ответила, а сняла варежку и потянула бугристую ладонь вперёд, где из-под мелкой шапки свешивался густой каштановый хвост. Когтистые пальцы дрогнули, предвкушая большие красивые колтуны, и почти прикоснулись к волосам. Катя быстро схватила кикиморскую лапу и бросила её созданьицу на колени. Кикимора скривилась виднеющимися жёлтыми глазами, но послушно запихнула ладонь в варежку. Выросшие впереди тихо переговаривались.

— …Через пять дней после родов треснул! — так говорила женщина с каштановым хвостом.

— У меня же нет денег! — это прошептала Катя. — Совсем всё в рюкзаке осталось.

Кикимора покосилась на неё и смяла в кучу рыжие брови. На толстых коротких ногах, обтянутых чёрными рейтузами, к ним приближалась кондукторша. На плотном её животе болталась катушка с розоватыми лепестками билетов. Игнорируя дикую качку, контролёрша ловко обилечивала один за другим пассажиров, хватая поручни в верные моменты.

— Попробуй «Пурелан» или «Бепантен» — только «Бепантен» смывать надо перед кормлением. И ещё своим молочком можно, — совсем запутанно ответила хвостатой платковая выросшая.

— А мне мама говорит, что им не надо… — это забеспокоилась хвостатая, протягивая контролёрше деньги.

Автобус остановился и разинул двери на углу самого красивого и старого в городе дома. Можно было выпрыгнуть тут, но Кате не хотелось выходить на мороз и так близко со школой. К тому же так и не придумалось, что делать дальше. В автобус с трудом забрались старая выросшая и широкий выросший в очках. Двери захлопнулись.

— Здесь оплачиваем! — это заявила кондукторша и сморщила без того некрасивое лицо при виде длинной кикиморской юбки.

— У меня… я… у меня рюкзак украли, можно я так… мы так… — замямлила Катя.

Контролёрша даже обрадовалась.

— Та-а-ак! Серёж, тормози! — Хотя автобус вовсе не ехал. — Ну-ка выходим! — она показала на вновь открывшиеся двери, через которые в салон валил стекловатный морозный воздух.

Катя зажмурилась. Кикимора непонимающе вертела головой. Пассажиры глядели на них как на голых. Кто-то отворачивался, а кто-то, наоборот, тщательно рассматривал.

— Раз нечем платить — выходим!.. Я сказала, выходим! — это завизжала билетница.

— Я не понял, там помочь, что ли? — это выкрикнул водитель, прятавшийся за шторкой.

— Да вы что, это же дети! — это воскликнула хвостатая выросшая, сидящая впереди.

— Мы что, должны всех детей России бесплатно возить? — огрызнулась кондукторша.

Хвостатая снова достала кошелёк и протянула билетнице бумажку. Та с разочарованием сунула хвостатой сдачу, оторванные розовые лепесточки — Кате и ушла к водителю. Автобус снова затрясся.

— Спасибо! — это Катя вспомнила, что нужно ответить хвостатой.

Та махнула рукой и хвостом.

— Вы лучше одни не ездите никогда, только с мамой… Как детей одних отпускают? Я так никогда не буду поступать… — выросшая с хвостом опять зашепталась с сидящей рядом выросшей.

У водителя под зеркалом металась икона. Кикимора прикрыла глаза беличьими ресницами, наклонила голову и задремала.

— Даже если мы свяжем варежки по-новому, Вероника Евгеньевна их уже смотреть не станет. И в школе меня не оставят. И Лара со мной никогда больше дружить не будет… Со всеми ними — теперь совсем плохо. Остались только мама и папа. Нужно сделать что-то хорошее для них, чтобы хотя бы они… чтобы почувствовали, какая я молодец… — это Катя, наклонясь, тихо наговаривала в бонбон кикиморской шапки.