Креститель - Александр Прозоров

Монах поморщился, отступил к третьему ряду истуканов. Дидилия, богиня супружества, перед которой как раз хвастаются отчаянно орущим младенцем счастливые супруги. Еще парочка: Чернобог, хозяин злых сил, и Мара, богиня смерти. Просто непостижимо, как могли дикари допустить этих богов в свое святилище и зачем приносят им дары! Марцана, богиня жатвы. Перед ней ни одного просителя, и волхва ее тоже не видно. Оно и попятно — до жатвы еще далеко. Рядом — обвешанная венками Лада, покровительница низменной похоти, которую язычники почитают богиней красоты, любви и связанных с этим удовольствий. Услад, алтарь которого все еще полон монет и фруктов после недавнего празднества. Но волхва не видать до новых праздников, похоже, далеко, и помощь бога развлечений не требуется. Стратим, мать всех птиц…

— Грек? Ты пришел сюда? Ты прямо здесь собираешься рассказывать о своем распятом боге?

Ираклий вздрогнул от неожиданности, перекрестился и облегченно вздохнул, узнав старика: это был тот самый волхв, что стоял в детинце по правую руку от князя. Хотя на сей раз служитель богов предпочел одеться не в рубище, а в парчовую мантию, отороченную узким черным мехом. На груди его висело золотое кольцо со сдвоенной свастикой, направленной «посолонь», по солнцу.

— А где же еще мне говорить о боге, как не в святилище, волхв? — как можно спокойнее ответил монах.

— Ты прав, грек, — неожиданно легко согласился старик. — Место богам в святилище. И если ты пожелаешь, мы готовы дать тебе место для молитв и поклонений. Только, не обессудь, не здесь, а далее. Вон там, возле идола на медных ногах. Однако же, коли молящихся окажется изрядно, то новое место вам отведут там, где его будет достаточно. Я знаю, христиан в Киеве немало, и, быть может, очень скоро совету волхвов придется об этом подумать. Мы не ищем ссор с чужими богами, грек. Однако же единоверцы твои честных людей чураются, святилище стороной обходят, неких прав особых требуют, иным служителям непонятных. К чему вам отдельные храмы, коли есть общие святилища? Боги земли русской стоят здесь, и коли вы хотите, чтобы распятый бог стал русским, то и место ему должно быть среди прочих.

— Быть может, ты прав, волхв, — стиснув в руках распятье, вежливо произнес Ираклий.

— Пойдем, я покажу тебе…

Монах покорно проследовал за стариком почти до самого частокола. Там волхв обернулся, развел руками:

— Вот, здесь хватит земли и для идола, и для сотни молящихся, коли вас будет собираться так много. Украсите его, поставите алтарь, и ваш бог будет ничем не хуже прочих. Подумай над этим, грек, подумай.

Кивнув напоследок, старик ушел.

Ираклий облегченно перевел дух и огляделся. Поблизости возвышались истуканы Чура, бога границ, Перуна, бога грозы, Сречи, богини ночи, Семаргла — собаки, охранителя посевов. Последний среди идолов оказался самым почитаемым — благообразный волхв не успел спрятать принесенные смертными пироги, как к нему уже подошел новый проситель с живой курицей под мышкой. Монах услышал, как пахарь начал жаловаться на кабанов, что травят только взошедший хлеб.

Среча скучала в одиночестве, без волхва, без молящихся и с пустым алтарем. Возле Чура дремал, опершись на резную палку, совершенно древний волхв с бледным, как у мертвеца, морщинистым лицом и мелко подрагивающими руками. Судя по свежим цветам, сегодня к нему кто-то уже приходил. Перед Перуном совсем еще молодому волхву скуластый смертный жаловался на сгоревшие стог и сарай, с неприязнью поглядывая на бога. Создавалось впечатление, что он не столько стремился получить от Перуна милость, сколько хотел его наказать. Но без подарков служитель не позволял второго и не обещал первого.

Монах отвернулся, прошелся по кругу, словно осматривая место, потом снова оборотился к соседним богам.

Что же, это почти то, что хотелось. Служащие малозначащим богам волхвы вряд ли довольны своим местом, вряд ли имеют большие интересы в ныне существующих порядках, во власти и имуществе и вряд ли находятся под особым приглядом со стороны сильных мира сего. Значит, можно попытаться. Старика, разумеется, трогать бесполезно. Семарглу служит человек в возрасте. Судя по всему, спокойный, вдумчивый. Это хорошо, такие лучше воспринимают разумные доводы. А вот тот, что уже выталкивает просителя, молод и горяч. Однако он куда более энергичен — значит, скорее решится на авантюру. Опять же, молодость… Кому в молодости нравится терпеливо ждать когда тебя заметят, прислушаются, возвысят? Да и заметят ли у дальней стены? В молодости хочется получить всё сразу и сейчас — а потому молодые куда легче пускаются на риск.

Волхв Перуна, тяжело дыша, вернулся к идолу, поклонился ему, поправил цветы. Да, борода явно не стрижена, только расти начинает. Лет двадцать, самое большое — двадцать пять. Неужели ему никогда не грезилось княжеское кресло? Наверняка грезилось…

— Мир добрый тебе, святой человек, — поклонился, подойдя ближе, монах.

Слуга Перуна посмотрел на рясу, на крест, удивленно поднял глаза:

— Что делаешь ты здесь, грек?

— Я прибыл сюда с миссией от базилевса, из Великой Византии, и привез великому князю Владимиру руку дружбы. А еще привез просьбу не притеснять единоверцев наших в землях русских. Князь повелел нам бога своего среди прочих поставить. Вот, волхв здешний главный и место указал.

— Мыслю я, — поморщился волхв, — то не ему едину, а совету волхвов решать. Но супротив княжьей воли они перечить не рискнут.

— Ужели все в здешних землях под волей князя?

— Вестимо, все, — пожал плечами служитель Перуна. — Он же волей богов на страже земли русской поставлен. Оттого и слово его первее прочих.

— А скажи, волхв. Коли мы сюда распятие свое поставим, в святилище общем молиться станем — войду ли я в совет волхвов, или не пустят в него грека?

— То совету решать, — покачал головой слуга Перуна. — А ты, стало быть, токмо ради совета готов идола своего тут поставить?

— Тревога гложет мое сердце, волхв, — тяжело вздохнул монах. — Сказывал уж, с честной дружбой я приехал в Киев, с желанием помогать земле вашей. Как и мой базилевс, хочу я, чтобы настало здесь процветание и покой. Чтобы Русь была сильной, ни на кого округ с опасением не оглядывалась. Однако же видим мы беду, что в самом сердце Руси нарождается. И всей душой желаем беду эту остановить. Ох, прости меня, волхв, имени своего не назвал. От бога нарекли меня Ираклием, это имя ныне и ношу.

— А я в детстве Будимиром наречен. Так в чем беду нашу Византия далекая увидеть исхитрилась?

— В древнем государстве нашем, волхв, — чуть помолчав, начал рассказывать монах, — принято власть любую от бога принимать. Власть священна, а потому боги должны правителю покровительство оказывать. Зело ладно, коли базилевс сам ранее служителем Господним был, обучался в стенах святилища, таинства божий ведает, обращаться к высшим силам способен, обряды высокие проводить. В случае таком ясно, что с богами базилевс общаться может, что знамение на нем лежит и опасаться за империю при нем нет никакой нужды. Порфирородны правители наши. Ведомы им все тайны церковные, а кроме того и таинства, не всем иерархам доступные. Посему и за Русь мы не опасались бы, коли князем на ней волхв стал, волю божию собой олицетворяя. Коли княжил бы наследник законный, рожденный в браке законном от князя и княгини знатных, поколениями промысел божий несущих. Однако же ведомо базилевсу, что ни волхование великому князю не доступно, ни знатностью своей он похвалиться не может. Что рожден он от утех пустых, после дел ратных случающихся. Что брака с матерью его у князя Святослава не было, да и мать его иудейкой по роду своему числится. Стало быть, по низкому рождению своему, до обрядов любых князь допущен быть не может. А коли не способен правитель с богами общаться, таинства творить, то и сомнение возникает: а божью ли волю он несет народу своему? Божьим ли промыслом звание свое получил? И ведь мало того, что по роду и званию своему князь Владимир столь великой страной править не способен, так ведь еще и чужой черный замысел за спиной его скрывается. Ведомо ли тебе, волхв, что среди иудеев родство не по отцу, а по матери издавна ведется? Посему князь ваш иудейским считаться может — по крови, родству и праву наследования. Таковой способ издавна сим злобным племенем используется, дабы власть в странах иных получать. Поперва соплеменницу свою чужому вождю подложить, а затем, когда сын у нее родится и взрастет, открыть ему тайну великую, что иудеем он является по родству. А уж тогда пред наследником своим путь к власти путями колдовскими и кровавыми расчистить. Владимир ваш ведь младшим среди сыновей Святославовых был? Ну, и где все его старшие братья ныне?