Дверь с той стороны - Владимир Михайлов

– Вот Рогов, — сказал Серегин. Он впервые с откровенным интересом взглянул на пилота. — Посмотрите сами.

Говор торопливо прошагал к пульту информаторов. Несколько раз повернул голову, сравнивая.

– Да, — сказал он. — Сходство несомненное. Удивительное, а? Правда, на снимке вы несколько моложе.

– Я и был тогда моложе.

– Вот именно. На двести лет, а? Серегин, отыщите-ка и вторую!

Поиски второй экспедиции заняли столь же немного времени.

– Здесь вы совсем похожи, — констатировал Говор. — Что же, Серегин, будем считать факт установленным? Но я предвижу, что все наши коллеги будут требовать бесконечного количества доказательств. Может быть, посмотрим еще дальше?

– Я думаю, — сказал Серегин, — что это мы еще успеем сделать. Меня интересует другое: сколько лет вы уже не летаете?

– Семьдесят, — после паузы проговорил Рогов. Он поднял на Серегина спокойный взгляд. — Вы боитесь, что это повлияет?.. Я тоже опасался. Но, наверное, эти рефлексы не исчезают. Во всяком случае, в Резерве прошел все испытания, стажировался на последних моделях. Мне даже сохранили экстра-класс.

– Да нет, в этом мы не сомневаемся, друг мой, — вмешался Говор. — Дело не в этом. Мы не понимаем, как вы могли столько времени жить на Земле — и не попасть в картотеку. Хотя, возможно, у наших земных коллег служба поставлена хуже — на Земле столько народу…

– Не знаю, — сказал Рогов и пожал плечами. — Об этом я не думал. Просто жил, и все. Семьдесят лет — они уходят незаметно…

– Незаметно. Семьдесят лет. Тут невольно позавидуешь, а, Серегин? Человек просто жил… Кстати, Рогов первого класса не родня вам?

– Сын.

– Понятно. Но подождите, Рогов. А ваши друзья?

– Друзья, — повторил Рогов медленно, словно обдумывая это слово. — У меня их было много.

– Вот те, с кем вы летали.

– С кем летал… Ну, Мак-Манус и Мон — это раз. Они умерли.

– Давно?

– Да; я уж не помню точно, когда. Потом Выходил и другие: Грюнер, Холлис, Семеркин…

– А эти?

– Тоже.

– Так, так, — сказал Говор. Наступила тишина, только едва слышно жужжал кристаллофон, записывающий весь разговор. — Ну, а кого еще вы помните из друзей?

– Пришлось бы долго перечислять, — сказал Рогов.

– Ну да, за столько лет… И все они умерли давно?

– Почти все, — кивнул Рогов. Он помолчал. — Только Тышкевич и Цинис…

– Ну, ну? Что же они?

– Они тоже жили долго.

– Ну сколько же? — Говор потер руки.

– Тышкевич погиб совсем недавно. Он работал на Южной термоцентрали. Что-то там произошло такое…

– Да, помню это событие. Итак, погиб. Сколько ему было?

– Он был года на три или четыре моложе меня. На три, кажется.

– Потрясающе, а, Серегин? — Говор ходил по кабинету, вздымая кулаки. — Значит, ему было тоже двести с лишним! И погиб несколько лет назад! А мы с вами раскатываем по всей солнечной… А второй, как его?

– Цинис? Он погиб раньше, в полете. Он не ушел на Землю. Ему было, помнится, сто шестьдесят… Это было давно. Мы тогда еще скрывали возраст — боялись, что спишут.

– Да, — гневно сказал Говор. — Да! — крикнул он. — Тут и не заметишь, как сойдешь с ума! Погиб. Вы понимаете, Серегин: никто из них не умер своей смертью. Оба погибли! Вы хоть, соображаете, о чем это заставляет думать? Ах, если бы вы раньше!..

– Очень просто, — сказал Серегин. — На них не обращали внимания именно потому, что они — Рогов, например, — выглядят людьми средних лет. Конечно, будь у них морщины и борода…

– Это я понимаю. Но они сами не могли же не задуматься!

– Конечно, — сказал Рогов медленно, — мы понимали, что это необычно. Но мало ли каких необычностей насмотрелись мы по ту сторону атмосферы? Обо всем не расскажешь и в двести лет… Нам хотелось летать. А потом стало неудобно…

– Ну да, — сказал Серегин. — Он женился.

– Чепуха, — сказал Говор. — Я вам скажу, в чем дело: они все суеверны, Серегин. И боялись — ну, что мы их сглазим, например. А?

Рогов улыбнулся.

– И вам… не надоело жить?

– Нет, — сказал Рогов. — Мне хочется еще полетать. Только не так далеко. На ближних орбитах. Все-таки в конечном итоге лежать хочется в своей планете.

– «В своей планете»… — пробормотал Говор.

Засунув руки в карманы, он пересек кабинет по диагонали. Локти смешно торчали в стороны. В углу он постоял, опустив голову. Резко повернулся. Снова зашагал — на этот раз быстрее, резко ударяя каблуками.

– Лежать — в своей — планете, — повторил он громко, раздельно. Вытащив руки из карманов, он широко расставил их и резко опустил, хлопнув себя по бедрам.

– В своей планете! — крикнул он. — А? Каково?

В следующий миг он оказался возле пилота и неожиданно сильно ударил его по плечу.

– Этого не обещаю! — сказал он торжественно и помахал ушибленной ладонью. — Насчет своей планеты.

Рогов покосился на него.

– Думаете, не выдержу в рейсе?

– Нет, не это. Но похоже, что вам не суждено лежать в земле.

– Жаль, — сказал Рогов. — Где же?

– Нигде. Жить. Просто жить. Потому что все, что вы тут рассказали, а мы — поверили, чертовски смахивает… На что это смахивает, Серегин?

– На элементарное бессмертие, — сказал Серегин по обыкновению коротко и сухо.

– Да, — торжествующе сказал Говор. — Вот именно.

Во взгляде Говора было такое ликование, словно это именно он, а не кто-нибудь другой, обрел бессмертие.

– Но, я вижу, Рогов, вы даже не очень взволнованы? Ничего, это придет позже, а пока продолжим. Отвечайте, где вы это подхватили?

Рогов задумчиво взглянул на свои ладони.

– Ну, быстрее. Надеюсь, там у вас нет шпаргалки? Итак, я имею в виду бессмертие. Когда вы… Ну, когда вы перестали стареть, что ли. Одним словом, когда вы это почувствовали?

Рогов покачал головой.

– Не знаю. Откровенно говоря, я и сейчас ничего не чувствую.

– Абсолютно ничего?

– Чувствую, что все в норме.

– Так, чудесно… Попробуем иначе. Эти два друга — те, которые погибли, — где вы с ними летали?

– Это был многоступенчатый рейс. Он так и называется. Мы были возле трех звезд. Планеты могу перечислить.

– Успеется. И высаживались?

– Само собой.

– И облучались? Вспомните, это очень важно…