Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

могло быть конца и края, кроме способности убедительно лгать и извиваться так ловко и бойко, как не сможет даже брошенная на раскалённую сковороду змея, взрастили в нём феноменальную, почти сверхъестественную чуйку до людей и тех неприятностей, которые они могли ему принести, и тех возможностей, которые они ему открывали через свои слабости и пороки, и стоило ему встретить капитана, как он в тот же миг по туману в уставших глазах, по едва ссутулившимся плечам смекнул, что перед ним был вовсе не тот грозный человек чести, каким капитан Нейдуэн обычно представал в свете, что он растерял всю силу и влияние, а потому капрал действовал смело и нагло, ни секунды не сомневаясь, что его не постигнет справедливое наказание за открыто свершаемое преступление, и только шире улыбался, когда его взгляд пересекался с недовольным и презрительным взглядом Хромоса, которому только и оставалось, что всё проглотить и забыть.

Поднимая копытами и колесами желтоватую пыль, телега покатила назад в город, и в деревушке вновь воцарились покой и видимость порядка. Простоявшие вторую половину ночи караульные, протяжно и широко зевая, ковыряли сапогами и древками копий землю в ожидании заветной смены; проснувшийся с первыми петухами повар, перекусив на скорую руку холодными остатками вчерашнего ужина и опохмелившись кружкой живительного креплёного пива, без особого энтузиазма таскал из-под навеса дрова, то и дело роняя их в пыль и спотыкаясь на ровном месте. Из дверей избушки, стоявшей в удалении от всех прочих домишек в том месте, где берег был куда более пологим, а воды напротив более глубокими и тихими, вывалилась дюжина худощавых и уже далеко немолодых рыбаков со светлыми, выгоревшими на солнце и побелевшими от соли спутанным в клочья волосами и тёмной, словно у заправского арапа сухой, морщинистой кожей, походившей на кожуру варёного картофеля. Пока одни пошли снимать и складывать сушившиеся на палках сети, другие направились к лежавшим на мелкой гальке ялам и, ухватившись за борта, принялись слаженно толкать их к плескавшейся воде. Им предстояло наловить достаточно рыбы для прокормления не только себя, но и сторожевой заставы и даже Утёса, что у них получалось далеко не всегда, и заключённым по несколько дней к ряду приходилось грустно жевать одну и ту же пресную, склизкую кашу, чей блеклый и при этом чрезвычайно омерзительный вкус не смог бы долго терпеть даже предавшийся самой суровой аскезе монах, предпочтя ей диету из воды и пепла.

В ту пору, когда вышедшие в море на вёсельном ходу судёнышки набрали нужную скорость и достигли мест с подходившей для ловли глубиной, и когда вставшие в половину роста кормчие уже готовились бросать неводы за борт, стараясь при том не угодить в пучину вслед за снастями, ворота замка распахнулись, и из них неторопливо выехала лишённая изысканных убранств карета, на чьих козлах восседал гном в кожаном жилете на голом теле. Заметив их появление, Хромос юркнул внутрь конюшни и спрятался в одном из стойл подле взнузданной по его приказу кобылы. Ещё он наказал стражам не сообщать никому о своём прибытии, так что он питал некую уверенность, больше походившую на зыбку верую в том, что демоны не знали о его погони и слежке, но всё же он посчитал необходимым подготовить всё для бегства, если одержимые вдруг решат остаться в посёлке. Капитан искренне надеялся, что могучая нечисть всё же была медленнее худого скакуна.

Отстучав гулкую трель по неровной кладке старинных мостов, карета въехала на заставу и собиралась её тут же миновать, но к большому недовольству Хромоса, на сей раз решивший действовать по всем правилам караул преградил экипажу путь для досмотра. Капитан нагнулся ещё ниже, взял лошадь под уздцы, и готовый в любой момент вскочить на неё и дать стрекача он стал внимательно прислушиваться к начавшемуся разговору ведьмы и начальника охраны, который как бы не по своему желанию, но настойчиво и бескомпромиссно потребовал у неё предоставить пропускную грамоту. Капитан сразу же подметил, что Риррта и Бидрим были одни, и третий покинувший посольство демон, которого он не смог опознать, глядя в трубу, остался в тюрьме. Из вопроса капрала он сразу же и выяснил, что этим человеком был Одвин, а также по обрывистым и грубым выражениям колдуньи Хромос предположил, что раз она пребывала в столь дурном расположении духа, хотя ему было сложно себе представить, что настроение демонессы могло быть каким-то иным, то попавшийся, но не сдавшийся Янс сумел-таки дать врагам существенный отпор и не выдал им ни единой тайны.

Как только до нелепости придирчивый досмотр был завершён и у капрала более не осталось ни одного весомого повода задерживать прекрасную, но горделивую и отрешённо-неприступную, а потому втройне притягательную для него девушку, он нехотя приказал подчинённым уйти с дороги, и Бидрим, хлестнув поводьями четвёрку лошадей, пустил их бодрой рысцой. Хромос ещё долго не высовывался из убежища, чтобы сидевший на высоких козлах и далеко глядевший гном не заметил его крадущегося силуэта, обернувшись быть может для того, чтобы послать в сторону замка последние слова страшного проклятия.

Удостоверившись в безопасности пути, Хромос вывел из стойла кобылу и, остановившись посреди дороги, несколько раз неторопливо повернул голову из стороны в сторону, обращая тяжёлый и задумчивый взгляд то на Утёс, куда его тянула честь, то на обратный путь в город, куда его направлял рассудок. Позавчера он дважды попадался в ловушку, уготовленную порождениями тьмы, и дважды Янс, рискуя своей шкурой, хитро и дерзко уводил капитана из-под самого их носа. У него был долг перед всеми людьми, которых он желал защитить, и для этого ему стоило сейчас поберечься, не идти в неизвестность, дабы немного погодя продолжить священную борьбу, но и перед убийцей у него имелся большой должок, который следовало оплатить, даже если цена была самой жизнью, тем более что Хромос по неведомой ему причине не сомневался в своей причастности к провалу покушения, и эта вина тяжёлым камнем лежала на его сердце.

Никогда прежде капитану не приходилось иметь дела с подобным наплывом моральных дилемм, возникающих одна за другой, не давая ему толковой передышки и неумолимо наседая на него, требуя немедленного решения притом, что каждая последующая непременно усложнялась, запутывалась, сулила всё более долгоиграющие, масштабные и суровые последствия, среди которых едва можно было разглядеть тусклый лучик надежды, и, не желая ждать, ультимативно требовала ясного и однозначного ответа, исключая возможность использования каких бы то ни было уловок, отсрочек и жалких компромиссов. Казалось бы, что вслед