Гобелены Фьонавара - Гай Гэвриэл Кей

Лицо ее было белым как мел, ладони с растопыренными пальцами прижаты к бокам. У нее вырвался стон.

– Они убивают, – продолжала она. – Они убивают цвергов и ургахов. Финн весь в крови. Так много крови. А теперь Овейн… он…

Тут Джаэлль увидела, как глаза девочки раскрылись еще шире и стали безумными от ужаса, и сердце ее прыгнуло в груди.

– Финн, нет! Останови его! Они убивают наших! – закричала Лейла.

Она снова закричала, рванулась вперед, упала и уткнулась головой в колени Джаэлль, судорожно цепляясь руками за ее одежду. Тело ее сотрясали конвульсии.

Под куполом смолкло пение. Из коридоров послышался топот бегущих ног. Джаэлль изо всех сил прижимала к себе девочку: Лейла так металась, что Верховная жрица всерьез опасалась, что она поранится.

– Что это? Что случилось?

Она подняла глаза и увидела в дверях Шарру.

– Сражение, – с трудом выдохнула Джаэлль, стараясь удержать Лейлу, ее собственное тело сотрясалось от рыданий девочки. – Охота. Овейн. Она настроена на…

И тут они услышали голос:

– Вложи в ножны свой меч, Небесный король! Я приказываю тебе!

Казалось, он прозвучал ниоткуда и отовсюду, заполнил всю комнату, чистый, холодный, не допускающий неповиновения.

Дикие рывки Лейлы прекратились. Она неподвижно лежала в объятиях Джаэлль. Они все застыли: трое в комнате и те, кто собрался в коридоре. Ждали. Джаэлль обнаружила, что ей трудно дышать. Руки ее слепо, машинально гладили волосы Лейлы. Платье девочки насквозь пропиталось потом.

– Что это? – прошептала Шарра. В тишине шепот прозвучал громко. – Кто это сказал?

Джаэлль почувствовала, как Лейла судорожно вздохнула. Девочка снова подняла голову. Ей ведь всего пятнадцать лет, подумала Джаэлль, всего пятнадцать. Все ее лицо было в пятнах, волосы безнадежно спутались. Она сказала:

– Это была Кинуин. Это была Кинуин, Верховная жрица. – В ее голосе звучало изумление. Детское изумление.

– Сама Кинуин? – Это снова спросила Шарра.

Джаэлль взглянула на принцессу, которая, несмотря на свою молодость, была воспитана, чтобы править, и поэтому, очевидно, знала ограничения, наложенные Великим Ткачом на Богов.

Лейла повернулась к Шарре. Взгляд ее прояснился. Она кивнула.

– Это был ее собственный голос.

Джаэлль покачала головой. Она знала, что ревнивые Боги и Богини потребуют за это плату. Но это, разумеется, уже далеко за пределами ее сил. А вот кое-что другое в ее силах.

– Лейла, это грозит тебе опасностью, – сказала она. – Дикая Охота самая неуправляемая из всех магических сил. Ты должна попытаться разорвать связь с Финном, девочка. Это грозит смертью.

У нее тоже была власть, и она знала, когда ее голос становился не только ее собственным голосом. Она была Верховной жрицей и находилась в Храме Даны.

Лейла подняла на нее глаза, все еще стоя на коленях. Джаэлль машинально протянула руку и отвела прядку волос с бледного лица девочки.

– Не могу, – тихо ответила Лейла. Ее слышала только Шарра, которая стояла ближе всех. – Я не могу ее разорвать. Но это уже не имеет значения. Их больше никогда не позовут, не посмеют: их невозможно будет снова заставить подчиниться. Дважды Кинуин не станет вмешиваться. Он ушел, Верховная жрица, среди звезд, по Самому Долгому Пути.

Джаэлль долго смотрела на нее. Шарра подошла и положила руку на плечо Лейлы. Спутанные волосы снова упали на лицо девочки, и снова жрица их убрала назад.

Кто-то вернулся в главный зал Храма. Звонили колокола.

Джаэлль встала.

– Пойдем, – сказала она. – Молитвы не закончены. Мы прочтем их все вместе. Пойдем.

Она повела их по изогнутым коридорам к тому месту, где стоял священный топор. Но во время вечерних песнопений в ее ушах продолжал звучать другой голос.

«Это грозит смертью». Это был ее собственный голос, и не только ее собственный. Ее и Богини.

А это всегда означало, что в ее словах – истина.

На следующее утро, в самый серый предрассветный час, «Придуин» далеко в открытом море встретил Пожирателя Душ. В это же время на Равнине Дэйв Мартынюк проснулся в одиночестве на могильном кургане неподалеку от Келидона.

Он никогда не отличался особой проницательностью, но и не требовалось большого ума, чтобы понять все значение минувшей ночи, проведенной в объятиях Кинуин на зеленой, с серебристым оттенком траве. Сначала он был потрясен, его охватило благоговение и смирение, но только сначала, и не очень надолго. В слепом, инстинктивном самоутверждении во время любовных объятий Дэйв искал и нашел подтверждение тому, что жизнь продолжается и после ужасной бойни у реки.

Он живо помнил залитый светом луны пруд в роще Фалинн год тому назад. Как олень, сраженный стрелой Зеленой Кинуин, воскрес, поднялся, покорно склонил голову перед Охотницей и ушел от собственной смерти.

Теперь у Дэйва появилось еще одно воспоминание. Он ощущал, что Богиня прошлой ночью разделила с ним – и еще сильнее возбудила в нем – страстное желание еще раз утвердить мощное присутствие живых в мире, осажденном Тьмой. Именно поэтому, как он подозревал, он получил от нее этот дар. Уже третий дар: в первый раз даром была его жизнь там, в роще Фалинн, потом Рог Овейна, а теперь она подарила ему себя, чтобы унять его боль.

Думая так, он не ошибался, но в том, что сделала Кинуин, скрывалось гораздо большее, только даже самые проницательные из смертных этого не смогли бы понять. Но так и должно было быть, так всегда и было. Тем не менее Маха знала, и Красная Немаин, и Дана, Богиня-Мать, знала лучше всех. Боги могли догадываться, как и некоторые из полубогов-андейнов, но лишь Богини знали наверняка.

Взошло солнце. Дэйв поднялся и оглянулся вокруг под светлеющим небом. Ни облачка. Стояло чудесное утро. Примерно в миле к северу от него блестела Адеин, на берегу двигались люди и кони. Дальше к востоку он различал вертикально стоящие камни, обозначающие границы Келидона, центра Равнины, дома первого племени дальри и места сбора всех племен. Там тоже наблюдались признаки движения, жизни.

Но кто и сколько?

«Не обязательно всем умирать», – сказала ему Кинуин год назад и повторила это снова, сегодня ночью. Возможно, не всем, но битва была жестокой, очень жестокой, и многие погибли.

События прошлого вечера и ночи изменили его, но в основном Дэйв остался точно таким же, каким был всегда, и поэтому ощущал в желудке тугой комок страха, когда спустился с кургана и быстро зашагал к берегу реки, где царило оживление.

Кто? И сколько? Тогда царил такой хаос, такая неразбериха среди грязи и крови: волки, появление альвов, выводок Авайи в потемневшем небе, а потом, после того как он протрубил в Рог, что-то иное в небе, что-то дикое. Овейн и короли. И ребенок. Несущие смерть, олицетворяющие ее. Он ускорил шаги, почти перешел на бег. Кто?