Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699 - Михаил Михайлович Богословский

одну сторону которого садились турки, по другую договаривающиеся из союзников; по узким сторонам стола посредники, с одной стороны англичане, с другой голландец. Изображение на коробке снабжено надписью на немецком языке: «Warhafter Abris des Lagers beiy Carlowitz wo mit dem Turcken Fried gemacht worden ist so den 16/26 Jan. 1699 auf 25 Jahr. geschlossen», и затем вырезанными надписями объяснены отдельные части рисунка, обозначенные на нем литерами, например: «A. Die polnische Linia so von Kдyserl. Bewohnet. B. der Polnische Gesante», и т. д.[1276]

В разговоре с цесарскими послами, жаловавшимися на поведение поляка, Возницын заявлял, что никакой ссоры с ним не имеет[1277]; однако он говорил так ради соблюдения своего достоинства перед цесарцами. На самом деле, и после того, как вопрос о местах был более или менее улажен и потерял свою остроту, отношения были весьма прохладны или, точнее сказать, весьма горячи со стороны польского посла, долго бывшего не в состоянии успокоиться и не скрывавшего своего сердца и досады на Возницына за понесенное поражение. Его волнение разражалось бурными вспышками по адресу московского посла при попытках этого последнего возобновить с ним сношения и завязать разговоры о делах. 19 октября Возницын отправил к нему подьячего Михаила Родостамова приветствовать его и сказать, что желает видеться и говорить с ним. «И польской посол, — читаем в „Статейном списке“, — тому подьячему сказал, что за поздравление его, посольское, благодарствует, а видетись ему с ним не для чего, потому что он, посол, учинил ему немалую досаду в обирании места»[1278]. Через день, 21 октября, Возницын, действуя со спокойной снисходительностью победителя, свою попытку повторил, отправил к поляку доктора Посникова, «отзываясь к нему дружбою и приятством и что хощет с ним видетись и, переговоря, иметь… в делах общих сношение». Малаховский, увидев Посникова, изливал свою досаду на Возницына и вновь не удержался от дискурса с ученым доктором о достоинстве власти московского государя и о превосходстве польской короны перед московской. Московский посол, говорил он, «желает перед ним быть в первенстве и то-де он делает, не зная, и выводил о польской короне гордо и высоко, что король их и цесарю не уступит, а московская корона не королевская и не цесарская, и сделана княжескою шапкою, а не как у цесаря и у королей. И величество-де его не цесарское и не королевское. А что-де почал писаться царь Иван Васильевич царем, и то-де и хан крымский так же пишется». Отсюда он делал практический вывод, отрицая равенство с ним московского посла, и в заключение сказал, что ни в какие сношения с московским послом вступать не хочет, надеется на защиту со стороны короля и республики и видеться с московским послом не желает: «И не токмо-де он с ним, московским послом, дружбу и сношение имети, но и видетись не хочет, потому что люди его, посольские, учинили ему, послу, великое бесчестье, и к королевскому-де величеству, и к Речи Посполитой о том он писал и надеется-де, что его королевское величество и Речь Посполитая за то его бесчестье вступится; а он-де, посол, никогда ни в какие дела обще с ним вступать не будет. И с тем, сердитуя, его (Посникова) отпустил»[1279].

Граф Марсилий старался примирить послов. В тот же день, 21 октября, посетив Возницына, он говорил «о польском после… а он, Марсилий, тщание свое показует в примирении с ним, великим послом, польского посла. И великой посол за то благодарствовал»[1280]. На следующий день Марсилий вновь заходил и приносил лист за подписью цесарских послов, «в котором писано о местех посольских, где они стоят, якобы ко оправданию польскому послу, что не на удобном месте стал и будто нет ни первого, ни последнего места, и чтоб он, великой и полномочной посол, тот лист подписал же. И великой и полномочной посол того листа не подписал, что в том листу он… именован ниже польского посла, да и подписывать ему того листа не довелось, довольно и того, что они, цесарские послы, его подписали»[1281]. Цесарцы, очевидно, хотели подписанием этого листа прекратить окончательно споры из-за мест. Только к самому концу октября польский посол несколько успокоился и 27-го сделал со своей стороны шаг к примирению. К шатру Возницына приходил в этот день дворянин польского посла Коронский и разговаривал с посольскими людьми: «Зело-де польской посол печалится, что его некоторые люди царского величества с послом ссорили и хочет как-[нибудь] с ним, великим послом, помириться. И посольские люди сказали, что у него, великого и полномочного посла, с их польским послом ссоры никакой нет и видеться он… и в приятстве быть с ним, польским послом, хочет»[1282].

Малаховский сваливал всю вину раздора на своих дворян, которые приставлены к нему от Речи Посполитой и враждебны королю, потому и ссорили его с московским послом. А теперь он, как он извещал Возницына 28 октября, подлинно доведался про их ложь и просит у московского посла совета и помощи. Дело шло об отдаче полякам города Каменца, и потому Малаховский мог считать не лишней поддержку Возницына[1283]. Ссора была окончена. Но все же и долго спустя в письмах Малаховского к Возницыну звучали упоминания о полученной обиде. 6 декабря, например, он пишет Возницыну ответную, вполне дружественную по содержанию ноту; но начать эту ноту он все же считает нужным оговоркой, в переводе с латинского языка, на котором была написана нота, гласящей так: «Аще преяростнейшею обидою… не точию против правам и законам… но и противу всякие правды от вашего изящества зде уязвлен есмь» и т. д.[1284]

LIV. Тайные сношения Возницына с турками

Выше приходилось говорить, в каком пессимистическом настроении по отношению к союзникам ехал Возницын из Вены на конгресс после того, как все его старания устроить предварительное соглашение союзников о тех требованиях, какие должны быть предъявлены туркам, потерпели неудачу, натолкнувшись на упорное нежелание австрийцев вести переговоры сообща. Отчаявшись в своих попытках и махнув рукой на возможность действовать сообща, Возницын убедился в необходимости вести дело отдельно и, не дожидаясь объявления общего распорядка переговоров, который должен был быть установлен посредниками, поспешил вступить до своей официальной очереди в отдельные и притом тайные сношения со вторым турецким послом Маврокордато, с которым был лично знаком по посольству своему в Константинополе в 1681 г. «Другой посол турской, — писал он Петру 22 октября, — гречанин Александр Маврокордат, переводчик и секретарь, по