Барабаны осени - Диана Гэблдон

запах овечьей шерсти. Так пах любимый свитер ее отца… настоящего отца.

— Зачем ты умер? — прошептала она в сырую шерсть. — Зачем…

Если бы Фрэнк Рэндалл был жив, ничего этого не произошло бы. Клэр осталась бы с ним, в Бостоне; и они втроем жили бы прежней жизнью…

Однако отец умер, и его место занял незнакомец. Мужчина, похожий на нее внешне и совершенно непонимающий, что творится у нее в душе. Человек, который лишил ее дома и семьи и, как будто этого мало, вдобавок безжалостно отнял у нее любовь и защиту.

Холодный воздух пробрался под платье, и Брианна, вздрогнув, поглубже закуталась в шаль. Следовало надеть плащ… Она поцеловала на прощание мать в бледные губы, развернулась и, ни на кого не глядя, поспешила укрыться в мертвом саду. Лучше она подождет здесь, даже если продрогнет до костей.

Услышав за спиной шаги по каменной дорожке, она застыла, не в силах обернуться. Быть может, это Иокаста или кто-то из рабов, сейчас будут убеждать ее вернуться в дом.

Однако шаг был слишком широким и тяжелым — так мог идти лишь один человек. Брианна стиснула зубы. Она не обернется, ни за что.

— Брианна, — тихо окликнул он ее.

Она не шелохнулась.

Джейми Фрейзер шумно выдохнул: от гнева или раздражения?

— Я должен кое-что тебе сказать.

— Говори.

Слово больно, точно колючками, ободрало ей горло. Опять пошел дождь, ледяные капли разбивались о мрамор и струйками бежали по волосам.

— Я верну его тебе, — так же тихо поклялся Джейми Фрейзер. — Или не вернусь сам.

Она так и не заставила себя обернуться. За спиной послышался шорох, будто что-то положили на дорожку, затем — звук удаляющихся шагов, а перед ее глазами по каменным розам сбегали слезы дождя.

Когда наконец она повернулась, дорожка была пуста, только у ее ног лежал сложенный лист бумаги, придавленный камнем. Брианна подняла намокшее письмо, не решаясь заглянуть внутрь.

Февраль 1770 года

Несмотря на страхи и злость, Брианна вполне приспособилась к размеренной жизни «Горной реки». Двоюродная бабушка была весьма рада компании и всячески развлекала Брианну. Обнаружив, что она неплохо рисует, Иокаста отдала ей свой старый мольберт и краски и всячески настаивала, чтобы Брианна использовала их по назначению.

По сравнению с хижиной в горах, жизнь в «Горной реке» была до неприличия роскошной, и все же Брианна по привычке просыпалась на рассвете. Она с наслаждением потягивалась и млела на мягкой перине, так непохожей на комковатый соломенный тюфяк, прикрытый колючим одеялом.

В камине горел огонь, а на умывальнике, сверкая начищенными боками, стоял медный таз, где плескалась горячая вода, туманившая блестящие стенки. В комнате было свежо, из окна струился по-зимнему холодный свет. Раб, который принес воды, должно быть, встал до рассвета, чтобы наколоть льда и растопить его.

Ей следовало бы чувствовать себя виноватой, что ее обслуживают рабы… Однако сейчас Брианна была слишком сонной, поэтому она помучается угрызениями совести как-нибудь потом.

Издалека доносился приглушенный шум: обычная домашняя возня. Саму же комнату окутывала тишина, которую нарушал разве что треск камина.

Брианна перевернулась на спину и, полусонная, стала заново знакомиться со своим телом. Она делала так каждое утро, уже очень давно, с подростковых лет, тогда еще неосознанно. Сейчас Брианна изучала себя намеренно, чтобы узнать и принять изменения, которые случились с ней за ночь, чтобы не взглянуть случайно в зеркало и не увидеть в нем незнакомку.

Одного незнакомца внутри уже хватит… Сбросив одеяло, она провела рукой по выпуклому животу. По коже пробежала легкая дрожь, потому что его обитатель толкнулся, медленно переворачиваясь на бок — точно так же, как она сама только что потягивалась в постели.

— Эй, привет, — прошептала она. Живот пару раз толкнуло, а потом все утихло — его житель вновь погрузился в свои загадочные сны.

Брианна медленно задрала сорочку из мягкой фланели — очередной подарок Иокасты, — изучая длинные стройные бедра и впадинку между ними. Провела руками по голому животу и груди. Здесь мягкое и гладкое тело, там — округлое и твердое…

Утром кожа казалась особенно нежной и светлой, словно Брианна, как змея, только что скинула старую шкурку. Позднее, днем, она будто грубела от ветра, превращаясь в обычную, хоть и более практичную оболочку для тела.

Комнату заливал свет. Дом давно бодрствовал, доносились голоса рабов, занимающихся своим делом. Этот звук здорово успокаивал; в детстве Брианна всегда просыпалась от стрекота отцовской газонокосилки — и чувствовала себя в безопасности, зная, что он там, рядом, обменивается приветствиями с соседом.

Позднее Брианну будил голос Джейми Фрейзера, мягко успокаивающего лошадей — и ее охватывало то же самое чувство покоя.

Хотя больше этого не будет…

Да, это правда — то, что сказала тогда мать. Брианна отдалилась, стала другой, не желая того, — и только сейчас это поняла. Отбросив одеяло в сторону, она встала. Хватит валяться в постели, оплакивая свою потерю, ее некому больше защищать. Рассчитывать можно только на себя.

Ребенок ощущался с каждым днем все реальнее; и странным образом это успокаивало. Впервые она воспринимала его как благословение, а не угрозу, тем самым уравновешивая чаши весов, потому что тело давным-давно приняло то, с чем поначалу не мог смириться разум. И здесь мама была права, когда повторяла: «Слушай, что подсказывает тебе организм».

Брианна прислонилась к оконной раме, глядя на пятна снега в огороде. Закутанный в плащ раб стоял на коленях, выдергивая зимовавшую в грядке морковь. Вдоль изгороди росли высокие вязы, а за их обледенелыми ветвями, там, далеко, простирались горы.

Она долго стояла, прислушиваясь к ритмам своего тела. Захватчик в ее животе немного ерзал в такт биению крови… их общей крови. В стуке своего сердца Брианна слышала отзвук чужого ритма — и он дарил ей храбрость признать, что если вдруг случится самое страшное (она теснее прижалась к раме, и та протестующе скрипнула), если вдруг случится страшное, она хотя бы не останется в полном одиночестве.

Глава 53

Вина

Джейми всю дорогу молчал, разве что изредка обращался к Иэну. Я же за все время не удостоилась ни слова.

Очевидно, он злился на меня — не рассказала о Боннете. Теперь, оглядываясь назад, я и сама мучилась угрызениями совести.

С погодой не повезло. Тучи нависали над горами так низко, что мы по нескольку дней дрейфовали в густом холодном тумане; по лошадиным шкурам и гривам то и дело сбегали капли. Ночевали мы в любом убежище, что только попадалось по пути; мы укутывались во влажные одеяла и лежали поодаль друг