Мифогенная любовь каст - Павел Пепперштейн

Далеко от темной земли, где лежало поле, леса, города и реки, поднялся тихий и рассыпчатый крик «Ура!».

«Ура!» – орали озера и перелески, люди спящие и бодрствующие, дороги и домики, и даже убитые немцы шептали «Ура!». Что-то стало взлетать от земли, и проноситься в лунном свете, и падать обратно. Тысячи и десятки тысяч темных растрепанных предметов взлетали в воздух. Дунаев понял – это цветы.

Пять фигурок неслись на пружинах, среди взлетающих и падающих цветов, словно бы вырезанных из черной бумаги на фоне лунного неба. Неслись, обратив дикие лица к полной луне. Впереди исступленно прыгал Айболит, и казалось, это уже не доктор, а бешеное кенгуру в белом халате с седым хохолком на голове. Они неслись к границе Венгрии, где пока что еще царствовал ебаный Хорти. И душа Дунаева пела, охала и ухала, в ритме скачков, взлетов и приземлений.

Миллионам внимающих толп

Мы читаем историю битвы.

Но не людям! Не людям, которых действительно нет.

И не к людям Дунаев свои обращает молитвы —

От Снегурочки спящей он свой получает совет.

Нескончаемый медленный лес протянулся в окраинах диких,

Он заслушался стоя, не смея стряхнуть снегиря,

Превратившийся в слух до последней своей земляники.

И до станции дальней, где светятся два фонаря.

Мириады пылинок, лежащих везде где попало,

И хрустящий песок, и листва, и круги на воде,

Подоконники, мухи, подвалы, и кол, и мочало

Завороженно встали, человечьей внимая судьбе.

Несчислимому ведому всех свояков мы читаем:

Все, считай, свояки – и грибы, и осенняя грязь!

И застыла вся публика, явно того ожидая,

Как герой повергает врагов, грохоча и смеясь.

Подавай им кино! Подавай им великую бойню!

Но героя внезапно уносит поток вещих снов.

То герой – не герой, то он зельем каким-то опоен,

То бежит, то дрожит от бессвязных магических слов.

И тогда все углы заворочались недоуменно,

Приподнялась листва, и пожала плечами трава:

«Где здесь славная битва? Где яростный бой раскаленный?

Где тут подвиг отважный? И где здесь людская беда?»

Повороты видны, коридоры и комнаты ваты —

Те дешевые комнатки, плюшем обитые встарь.

Пенопласт раскрошился. Лежит паралон сыроватый,

И как будто бы гулко порой забубнит пономарь.

Эй, казачество дней! И веселые тени предместья!

Натянуть повода! Вот лекарство в назначенный час!

Вот вам битва веществ! Окисление вместо предвестья.

Огорчение взрывов. Засолка погон на плечах!

И тогда белый клин журавлей полетит, соревнуясь,

Белым временем став, бесконечным и ясным всегда.

Снизу блещет война, сверху небо лежит, не волнуясь.

А вокруг беготня – все оттуда бежит в никуда!

«Хорошо! Наконец-то, блядь, вышли на оперативный простор! Теперь нас не остановить! Сейчас с ходу вломимся в Венгрию!» – так упоенно думал парторг, несясь на пружинах. Впрочем, он знал, что Венгрию нацисты превратили в мощный бастион, что там сосредоточены огромные силы врага. Догадывался, что бой за Венгрию не будет легким. Но к тому, что их ожидало, парторг оказался непод-готовлен. Хотя он вроде уже был вообще ко всему готов, все воспринимал как должное, но есть вещи, которые в любой, даже самой задубевшей и залихватской душе могут без труда отыскать нежное и неожиданное место: так герой находит на брюхе дракона выпавшую чешуйку и в это случайное оконце всаживает свой кинжал.

Они неслись к венгерской границе, и вдруг он увидел, что там, где эта граница проходит, пологий ландшафт словно бы сломан и дальше земля поставлена стоймя, словно пол комнаты там кончался и начиналась стена. Стена эта, так же как и пол, покрыта была холмами, деревнями, лесами, по ней текли реки и блестели озера, непонятно каким образом не выплескивающиеся и не стекающие по вставшему стеной ландшафту.

«Ни хуя себе! Венгрия-то, оказывается, вертикальная…» – подумал Дунаев, пораженный этим открытием.

Главное, снизить скорость скачки на пружинах уже было невозможно, слишком они разогнались.

Пружины несли их, не спрашивая об их желаниях, только ветер хрустел и крякал. Айболит несся первый, превратившись в сияющее Алмазное Кенгуру, за ним яростно резали и топтали простор три славных берсерка (русских богатыря) – Джерри, Глеб и Максимка.

– Земля! Воздух! Земля! Воздух! – орал Радужневицкий в ритме своих гигантских скачков.

Достигнув Венгерской Стены, Айболит, не замедлясь, врезался в нее и рассыпался в алмазные крошево. Следом грянулся об Стену бравый Максим, но не разлетелся в стороны от удара, а расплылся черным антрацитовым пятном, в котором сверкали и переливались темно-лиловые искры. Запахло свежим, горячим асфальтом, как пахнет из-под катка, когда кладут и ровняют новую асфальтовую дорогу. Джерри хлопнулся об Стену с влажным большим чмоком, словно сочно поцеловав ее всем телом, и обратился в темно-зеленую каплю. Казалось, капля тяжела и сползет вниз, но она поползла вверх, студенисто дрожа в тихом хохоте. К запаху свежего асфальта примешался острый запах свежескошенной луговой травы. Глеб Афанасьевич впечатался в Стену, и показалось, что в этом месте поставили сургучную печать, в которую вдавили перстень Флинта – знак черепа был виден секунду, но сургуч двинулся вверх, и изображение смешалось. Аромат почты прошел по окрестности. Парторг Дунаев, словно гарпун, выпущенный из пушки, летел на Стену. Еще секунда – и только Пушкин разыщет следы лихо прожитой жизни.

Говорил гарпун летящий:

«Вот мой путь! Я прям и дик.

Я охотник настоящий.

Предо мною – Моби Дик!»

Белый бок все ближе, ближе

Среди черной, пенной жижи.

Белый Бок как Белый Бог —

Прочный, грубый, как сапог.

Наконец-то он, вонзаясь,

В сладкий белый жир вошел.

В мокрой коже отражаясь

С тихим свистом: «Хорошо!»

А навстречу вдруг вельможи,

Все в дрожащих кружевах,

На большой букет похожи —

Радость в старческих глазах!

Оказался тут салончик

Одной княгини из Земли,

На груди у ней кулончик

С темной искоркой внутри.

Господи, вот что такое Удар! Да, неплохо. Неплохо. Понравилось. Вот, значит, что такое Венгрия! Да, это вам не Румыния, маленькие господа. Это вам не простые приключения с превращением в дебила. Это не просто слабоумный Гугуце и его шапки. Это, как говорят в Одессе, что-нибудь другого. Вот где начинается настоящая Европа! Бог мой, как она страшна! Страшна, убога и прекрасна.