Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Действуя как хозяйка дома (Кальпурния и не мечтала принять на себя эту роль), Аврелия подала на стол всевозможные деликатесы, включая угощения для детей, липкие от меда и начиненные орехами. После обеда Квинтилию, Юнию и Корнелию Мерулу отослали в перистиль играть, а взрослые женщины удобно расположились в креслах поближе друг к другу и расслабились. Теперь никто из детей не мог их подслушать.

— Цезарь уже более двух месяцев на Марсовом поле, — сказала Фабия, выглядевшая усталой от забот.

— Как держится Теренция? — осведомилась Сервилия. — Уже прошло несколько дней с тех пор, как Цицерон сбежал.

— Хорошо. Она, как всегда, разумна. Хотя думаю, что она страдает больше, чем мы это видим.

— Цицерону не следовало уезжать, — сказала Юлия. — Я знаю, Клодий провел общий закон, запрещающий казнить римских граждан без суда, но мой ле… То есть Магн утверждает, что Цицерон допустил ошибку, добровольно уехав в ссылку. Он думает, что, если бы Цицерон остался, Клодий не осмелился бы провести специальный закон, назвав имя Цицерона. Но сделать это без Цицерона оказалось совсем просто. Магну не удалось отговорить Клодия.

Аврелия слушала скептически, но ничего не сказала. Мнение Юлии о Помпее и ее собственное отличались слишком сильно, чтобы высказывать его вслух перед одурманенной любовью молодой женщиной.

— Подумать только, ограбить и поджечь его красивый дом! — сказала Аррунция.

— Клодий проделал это с помощью своих странных сообщников, которые, как ему кажется, бегают за ним, — сказала Попиллия. — Он такой… такой сумасшедший!

Заговорила Сервилия:

— Я слышала, Клодий собирается воздвигнуть храм на том месте, где стоял дом Цицерона.

— И обязательно с Клодием — верховным жрецом! Тьфу! — плюнула Фабия.

— Ссылка Цицерона не может быть вечной, — уверенно произнесла Юлия. — Магн уже предпринимает определенные шаги, чтобы его простили.

Подавив вздох, Сервилия встретилась взглядом с Аврелией. Они поняли друг друга, но никто из них не поступил опрометчиво, позволив себе улыбнуться. Они довольствовались внутренним смешком.

— А почему Цезарь до сих пор на Марсовом поле? — спросила Попиллия, сдвинув немного со лба тиару из шерсти и открыв красноватый след на тонкой коже.

— Он пробудет там еще некоторое время, — ответила Аврелия. — Он должен быть уверен, что его законы останутся на таблицах.

— Папа говорит, что Агенобарб и Меммий притихли, — вставила слово Кальпурния, поглаживая рыжую шерстку Феликса, дремавшего у нее на коленях.

Она вспомнила, как Цезарь был добр к ней. Он регулярно приглашал ее на Марсово поле. Хотя она была слишком хорошо воспитана и знала, кто был ее муж, чтобы ревновать, все же ей было очень приятно, что он ни разу не пригласил туда Сервилию. Все, что Цезарь подарил Сервилии, — это глупую жемчужину. А Феликс был живой. Феликс мог ответить ей любовью.

Отлично понимая, о чем думает Кальпурния, Сервилия постаралась сделать так, чтобы по ее лицу ничего нельзя было понять. «Я намного старше и умнее, мне известна боль расставания. Я простилась с ним. Я не увижу его несколько лет. Но эта бедная маленькая свинка никогда не будет значить для него столько, сколько значу для него я. О, Цезарь, почему? Неужели dignitas так важно?»

Бесцеремонно вошла Кардикса.

— Он уехал, — смело сообщила старая служанка Аврелии, подперев огромные бедра кулачищами.

Все замерли.

— Почему? — побледнев, спросила Кальпурния.

— Пришло известие из Галлии. Гельветы стронулись с места и переселяются. Он, словно ветер, умчался в Генаву с Бургундом.

— А я с ним не простилась! — воскликнула Юлия, заплакав. — Его не будет так долго! Что, если я никогда больше его не увижу? Ведь это опасно!

— Цезарь похож на него, — объявила Аврелия, ткнув подагрическим пальцем в упитанный бок Феликса. — У него сто жизней.

Фабия повернулась туда, где в перистиле смеялись и гонялись друг за дружкой три маленькие девочки, одетые в белое.

— Он обещал разрешить им прийти и попрощаться с ним. Они будут плакать.

— А почему бы им и не поплакать? — спросила Сервилия. — Как и мы, они — женщины Цезаря. Обречены оставаться здесь и ждать своего бога и хозяина, когда он вернется домой.

— Да, такова жизнь, — решительно проговорила Аврелия и поднялась, чтобы взять графин со сладким вином. — Как старшая среди женщин Цезаря, я предлагаю завтра всем нам пойти копать огород Bona Dea.

Книга «Женщины Цезаря» рассказывает о том периоде жизни Цезаря и Рима, который отличается наличием большого количества древних источников. Это время известно историкам намного лучше, чем то, о котором шла речь в предыдущих книгах этой же серии.

Только богатство исторического материала позволило мне более подробно остановиться на роли женщин в жизни римской знати, поскольку большая часть памятных событий шестидесятых годов до Рождества Христова происходила в самом городе Риме. «Женщины Цезаря» — роман о женщинах, политике и в меньшей степени — о войне. Я благодарна судьбе и историкам за появившуюся у меня возможность поговорить о женщинах подробнее, чем в других книгах. В особенности потому, что в дальнейшем я вынуждена буду возвратиться к деяниям мужчин в самых отдаленных от Рима уголках тогдашнего обитаемого мира. Фактически о знатных женщинах Рима известно немногое. Все сделанные мною допущения основаны на тщательном исследовании имеющихся источников. Многие события подтверждены документально, включая жемчужину Сервилии и ее любовную записку Цезарю в тот судьбоносный день 5 декабря в Сенате, хотя о содержании письма мы знаем лишь одно: когда Катон прочел его, оно вызвало у него отвращение.

Некоторые читатели могут быть разочарованы описанием Цицерона, но я придерживалась мнений тех лет, когда он жил и творил, а не современных нам оценок достоинств Цицерона как литератора и политика. Факт остается фактом: отношение к Цицерону его современников отнюдь не льстило ему, в отличие от оценки его наследия позднейшими почитателями.

Эти заметки — вовсе не материал для ученой диссертации и уж конечно не способ защитить мою интерпретацию событий. Однако я совершила одно ужасное прегрешение против истории, которое необходимо обсудить: в романе я утверждаю, что суд над Гаем Рабирием состоялся после 5 декабря 63 г. до P. X. И это — несмотря на личное свидетельство Цицерона в письме Аттику (II–I), написанном из Рима в июне 60 г. до P. X. В этом письме Цицерон, выполняя просьбу Аттика (который, вероятно, занимался публикацией Цицероновых текстов), перечисляет речи, которые он произнес, будучи консулом.

Цицерон называет свою речь в защиту Гая Рабирия четвертой в своем консульском году. По-видимому, он произнес ее задолго до раскрытия заговора Катилины. И на основании этого указания позднейшие историки и биографы — Плутарх, Светоний, Кассий Дион и другие — все ставят суд над Рабирием перед заговором Катилины, что сводит дело Рабирия к банальности, глупости. Единственный близкий современник, Саллюстий, и вовсе не упоминает Рабирия. Несколько писем Цицерона, написанных во время его консульства, послужили бы для нас убедительным аргументом. Но у нас нет таких писем. Ссылка у Аттика (II–I) сделана почти три года спустя и весьма бегло. Там также написано, что Публий Клодий травил Цицерона, угрожая ему обвинением за казнь римских граждан без суда.