Когда говорит кровь - Михаил Беляев

Да, все алетолаты вечно говорили о благой роли народных собраний, которые они желали использовать как таран, дабы выбить из городских коллегий и провинций алатреев. Да, они говорили о правильности раздела власти с палинами, о воле народа, о новом законе, об ослаблении сословных границ… но разве кто-то из них мог представить, что все их слова начнут сбываться? И сбываться, обернувшись в суровые, обветренные лица солдат, обнаживших в Синклите оружие? Едва ли. Это было за гранью их представления. Но это происходило.

Здесь. Сейчас. С ними.

И всё, что им оставалось, так это следовать за нежданными переменами. Дабы их могучий поток, не унес и их самих прочь по течению на острые камни.

— Я, кхм, ну да. Поддержим, — выдавил из себя Лисар Утериш. Слова давались ему трудно, застревая в горле и заставляя хмурить и без того испещренный глубокими морщинами лоб. — Старейшины, мы давно выступали за учреждение народных собраний. В городах. И… и вот время пришло. Иного не будет. Проведем же голосование.

Пара старейшин тут же спустились вниз и поставили большие серебряные подносы с белыми камнями на одном и черными на другом, а следом и большой чан, на котором были выгравированы двенадцать богов Тайлара.

Предстоятель алетолатов взглянул на них так, словно перед ним из земли выросли мифические чудовища, а потом перевел взгляд на Лико, словно спрашивая у того разрешения. Полководец кивнул, и Лисар Утериш, тяжело вздохнув, воздел кверху руки:

— Старейшины! Мы голосуем за созыв народного собрания Кадифа и всего Тайлара. Пусть, как в старые времена, свободные граждане решат судьбу государства.

Сказав это, он спустился вниз и взяв с правого подноса белый камень, поднял его над головой. Показав всем, он понес его к общему чану. Высоко задрав руку, предстоятель алетолатов отпустил белый отполированный кругляшек. В повисшей тишине, тот упал с гулким, тяжелым стуком, словно большой валун, сорвавшийся с отвесной скалы и рухнувший на дно пропасти.

Джаромо Сатти показалось, что вместе с этим камнем упала и сама эпоха, частью которой был он и все окружающие его старейшины. Эпоха, в которой политика была тонким и изящным искусством. Лебединым перышком, с которым играли, подбрасывая его на легком ветру. Теперь, вместо перышка, всё отчетливей маячил тяжелый солдатский меч. И Великий логофет не знал, найдется ли ему место в этой эпохе. В эпохе, в которой говорила кровь.

— Таков мой голос, старейшины. Я голосую за, — произнес предстоятель алетолатов и вереница людей в черных мантиях потянулась вниз.

Они шли молча, словно намеренно стараясь не шуметь и не говорить, и только стук камней, стук об металл, стук друг о друга, нарушали эту гнетущую тишину.

Стук-стук-стук.

Сыпались камни.

Стук-стук-стук.

Рушился привычный всем мир.

Стук-стук-стук.

Бил молоточек по наковальне, выковывая новую историю.

Стук-стук-стук.

Последним камень отнес вещатель алетолатов Амолла Кайсавиш. Этот балагур и краснобай, что обычно заливался смехом и готов был разглагольствовать часами, выглядел так, словно его огрели поленом и окотили кипятком. Он шел медленно, сгорбившись и ссутулившись, втянув свою полную шею в хилые плечи и озираясь по сторонам, словно деревенский воришка, укравший у соседей гуся. Даже камень он взял почти украдкой. Потянувшись было к черному, его рука тут же дёрнулась, словно наткнулась на пламя и, схватив белый, быстро кинула его в чан.

Вот и всё. Голосование свершилось. Все оставшиеся в зале собраний старейшины сделали свой выбор, и оставалось лишь подвести и так понятный итог.

Верховный понтифик начал уже вставать, но Лико Тайвиш сам прошел к чану и, взявшись двумя руками, перевернул вместилище выбора ополовиненного Синклита. На мраморную мозаику выпали белые камни, среди которых глаз Джаромо Сатти приметил только три черных кругляшка.

— Народному собранию быть, — сухо произнес Верховный стратиг и, развернувшись, покинул зал собраний Синклита.

Хайладская крепость изменилась. Вроде прошло совсем немного дней, с тех пор как Айдек покинул её, полный убеждения, что навсегда отправляется в неизведанные земли, и вот, он снова был тут. Стоял внутри её стен. И не узнавал их. Нет, сами стены были всё те же. Масляные лампы под закопченным потолком, крупная кладка желтых камней, узкие коридоры, комнаты и залы, полные запахов гари, еды и пота. И, конечно же, плац во дворе с деревянными столбами для отработки ударов. Всё тут было точно так же, как и раньше. Как было день за днем, год за годом, что он проводил в этой крепости. И всё же, каким-то непостижимым образом она стала иной.

В ней больше не было суеты, соседствующей с неистребимой ленью и расслабленностью. Не было слышно криков тренеров, что выбивая все силы из новобранцев, выковывали из них солдат тагмы. Не было и стенаний новичков, и смеха старых воинов, брани, и ленивых пересуд. Не было сановников, что с важным видом ходили от складов к воротам и комнатам командиров. Не было видно и их самих.

Весь дух, который наполнял Хайладскую крепость, сколько Айдек её помнил, исчез. Улетучился, словно унесённый порывом ветра. Того самого ветра, что уже ворвался в Кадиф и разлетался по всей необъятной стране, именуемой Тайларом.

Ветер перемен.

Ветер переворота.

Тот самый дикий и необузданный ветер неизвестности, появлению которого невольно поспособствовал и сам новоявленный фалаг Первой походной кадифарской тагмы.

Пройдя по пустому плацу до низкой пристройки у главной башни, в которой располагалась солдатская трапезная, он остановился, прислонившись спиной к крупным камням, из которых была сложена вся эта древняя крепость.

Солнце уже отмерило второй час от начала дня, и обычно в это время воины, хотя зной и духота ещё не успевали завладеть городом, уже изнывали от тренировок. Часть из них бегала под бодрые крики старших, другая — отрабатывала удары в поединках или на столбах, пока третьи, молодые, учились держать строй и биться как единое целое. Как знамя и тагма. Вновь и вновь поднимая пыль и насыщая ей воздух, поливая землю потом и отправляя на небо проклятья, тут ковалась железная мощь Тайлара.

Но сегодня плац был пуст, если не считать десятка воинов в полной броне у ворот напротив, да ещё пары возле склада и казарм. Впрочем, казармы тоже были пусты — почти вся первая домашняя тагма, не считая нескольких командиров и листарга Эдо Хейдеша, сейчас была в городе. Патрулировала улицы, чтобы не допустить мятежей, погромов или мародёрства, а также охотилась на остатки наёмников благородных алатреев, оказавшихся не к месту упрямыми, верными или просто тупыми.

Но, насколько слышал Айдек, особого сопротивления им уже никто не оказывал. С самого начала силы были слишком уж неравны. Ведь готовя свой заговор, алатреи явно не ждали, что против них восстанут тагмы.