Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

около глаз, щёки впали и высохли от заботы и горя, и всё-таки это лицо было прекрасно. Это был портрет Дунечкинова лица, только двадцать лет спустя, да кроме ещё выражения нижней губки, которая у ней не выдавалась вперёд. Пульхерия Александровна была чувствительна, впрочем не до приторности, робка и уступчива, но до известной черты: она многое могла уступить, на многое могла согласиться, даже из того, что противоречило её убеждению, но всегда была такая черта честности, правил и крайних убеждений, за которую никакие обстоятельства не могли заставить её переступить…»

Накануне своего преступления Родион Раскольников получил от матери подробное письмо с горестными известиями: Дуня со скандалом оставила место гувернантки в доме Свидригайлова, из-за похотливых домоганий последнего, и вынуждена идти замуж за некоего господина Лужина, судя по некоторым простодушным оговоркам Пульхерии Александровны, — подлеца и скопидома. Послание это окончательно подвигло Родиона на свершение своего замысла — убить старуху-процентщицу Алёну Ивановну, дабы не допустить самопожертвования сестры Дуни. На другой день после убийства Родион получает от матери перевод на 35 рублей («из последних денег»), на часть которых Разумихин успевает купить ему более-менее приличную одежду, а остальные тот отдаст семейству Мармеладовых. А вскоре Пульхерия Александровна с дочерью и сами, по велению и желанию Лужина, приезжают в Петербург, и все последние дни перед явкой с повинной Родиона находятся вблизи — и мучая, и поддерживая его.

Катастрофу сына Пульхерия Александровна так до конца и не осознала, не поняла (и понять, судя по всему, не хотела, боялась): она заболела нервной болезнью «вроде помешательства», казалось бы, верила, что Родя её уехал куда-то далеко, «за границу». Она ещё успела благословить Дуню на брак с Разумихиным и вскоре умерла «в жару и бреду». В предсмертном бреду и «вырывались у неё слова, по которым можно было заключить, что она гораздо более подозревала в ужасной судьбе сына».

В имени матери Раскольникова можно усмотреть связь с героиней «Старосветских помещиков» Н. В. Гоголя — Пульхерией Ивановной.

Ратазяев

«Бедные люди»

Сосед Девушкина, чиновник, у которого «сочинительские вечера» бывают и которого наивный Макар Алексеевич почитает за великого писателя. Больше того, по мнению Девушкина, «Ратазяев прекрасного поведения и потому превосходный писатель, не то что другие писатели…» Кредо этого «сочинителя»: «Что, батюшка, честь, когда нечего есть; деньги, батюшка, деньги главное…» Пародийные краски ярко блистают в этом портрете: «Ратазяев-то смекает, — дока; сам пишет, ух как пишет! Перо такое бойкое и слогу пропасть <…>. Объядение, а не литература!..» Тем и драгоценны простодушные свидетельства Девушкина, что между этими от сердца идущими дифирамбами проскальзывают сведения, рисующие подноготную Ратазяева. Он, доведя Макара Алексеевича до восторга, в полной мере эксплуатирует его в качестве переписчика. Совершенно проясняется уже в панегириках Девушкина материальный интерес, на котором зиждется «творчество» Ратазяева. Более того, как только была затронута тема денег, так и проскочило у Макара Алексеевича драгоценное словцо о Ратазяеве: «Увёртливый, право, такой!..» Ну и, наконец, действительно феноменальная фантазия, а попросту говоря — талант к вранью, раскрывается здесь же. Ведь стоит только представить себе, как он стоял перед Девушкиным и, не моргнув глазом, заявлял, что за тетрадку стишков «пять тысяч дают ему, да он не берёт…» Чтобы составить мнение о творческом лице Ратазяева и об его «таланте» стоит вспомнить лишь небольшой отрывочек из его «Итальянских страстей»:

«Владимир вздрогнул, и страсти бешено заклокотали в нём, и кровь вскипела…

— Графиня, — вскричал он, — графиня! Знаете ли вы, как ужасна эта страсть, как беспредельно это безумие? Нет, мои мечты меня не обманывали! Я люблю, люблю восторженно, бешено, безумно! Вся кровь твоего мужа не зальёт бешеного, клокочущего восторга души моей! Ничтожные препятствия не остановят взрывающегося, адского огня, бороздящего мою истомлённую грудь. О Зинаида, Зинаида!..

— Владимир!.. — прошептала графиня вне себя, склоняясь к нему на плечо…

— Зинаида! — вскричал восторженный Смельский. Из груди его испарился вздох. Пожар вспыхнул ярким пламенем на алтаре любви и взбороздил грудь несчастных страдальцев.

— Владимир!.. — шептала в упоении графиня. Грудь её вздымалась, щёки её багровели, очи горели…

Новый ужасный брак был совершён!..»

Восторг Макара Алексеевича на этом не остыл. Далее в совершенном восхищении он выписывает Варе Добросёловой ещё и порядочный кусок из исторического опуса Ратазяева «Ермак и Зюлейка», и отрывок из «смехотворного» произведения «Знаете ли вы Ивана Прокофьевича Желтопуза?» В продукции Ратазяева проявляется характернейшая черта подобных строчкогонов — всеядность, отсутствие собственной темы и индивидуального почерка, подражательность и т. п. Здесь спародированы авторы псевдоисторических романов наподобие Ф. В. Булгарина и Н. В. Кукольника, эпигоны Н. В. Гоголя (да, отчасти, и стиль самого Гоголя), представители романтизма первой половины XIX века вроде А. А. Бестужева-Марлинского и других творческих направлений, чуждых Достоевскому. Притом, Ратазяев совсем воспарил над землёй и пишет Бог знает о чём, только не о текущей действительности, и эту черту Достоевский постоянно подчёркивал у подобных героев-сочинителей — Фомы Опискина, Кармазинова и пр.

Во многом сюжетная линия в «Бедных людях», связанная с образом Ратазяева, и позволила В. Г. Белинскому в рецензии на «Петербургский сборник» (ОЗ, 1846, № 3) высказать суждение о Достоевском, которое впоследствии воспринималось и воспринимается многими до сих пор, как крайне парадоксальное: «…преобладающий характер его таланта — юмор. <…> Смешить и глубоко потрясать душу читателя в одно и то же время, заставить его улыбаться сквозь слёзы, — какое умение, какой талант!..»

Ремнев

«Господин Прохарчин»

Приятель-собутыльник Зимовейкина, с которым они, судя по всему, пытались ограбить больного Прохарчина и, вероятно, «помогли» ему окончательно умереть.

Ресслих Гертруда Карловна

«Преступление и наказание»

Соседка Капернаумова, квартирная хозяйка Аркадия Ивановича Свидригайлова. По характеристике Лужина, Ресслих — «иностранка и сверх того мелкая процентщица, занимающаяся и другими делами». И от Лужина же Пульхерия Александровна и Авдотья Романовна Раскольниковы узнают: «С этою-то Ресслих господин Свидригайлов находился издавна в некоторых весьма близких и таинственных отношениях. У ней жила дальняя родственница, племянница кажется, глухонемая, девочка лет пятнадцати и даже четырнадцати, которую эта Ресслих беспредельно ненавидела и каждым куском попрекала; даже бесчеловечно била. Раз она найдена была на чердаке удавившеюся. Присуждено, что от самоубийства. После обыкновенных процедур тем дело и кончилось, но впоследствии явился, однако, донос, что ребёнок был… жестоко оскорблён Свидригайловым…» Видимо, недаром потом сам Свидригайлов в цинично-откровенном настроении скажет о мадам Ресслих — «старинная и преданнейшая приятельница». Эта «старинная приятельница» нашла Свидригайлову 15-летнюю Девочку-невесту, и Свидригайлов тому же Раскольникову весело поясняет: «А Ресслих эта шельма, я вам скажу, она ведь что в уме держит: я наскучу, жену-то брошу и уеду, а