Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Далекая и мощная вспышка молнии словно подтвердила неотложность ее дел.

– Может, сперва кофе выпьете? – предложил Горэм. – Будет лучше работаться.

– Хорошая мысль, – кивнула Мэгги.

И тут погасли все огни.

Не только в ресторанчике. Весь район неожиданно погрузился во тьму. Короткая тишина сменилась смехом. На столах зажглись свечи в стеклянных стаканчиках; через несколько секунд вышла хозяйка и принялась зажигать новые. Она сообщила, что без кофе они никак не останутся, потому что он уже готов.

– Скоро починят, – сказал Горэм. – У «Консолидейтед Эдисон» огромная резервная емкость.

– А может, выйдет как в шестьдесят пятом! – возразил Хуан. – Демографический взрыв.

Это был статистический факт: спустя девять месяцев после массового отключения электричества в 1965 году произошел короткий и резкий скачок рождаемости. Горэм повернулся к Мэгги:

– Боюсь, вам не добраться до работы.

– Я возьму такси. Дождь перестал.

– Но света-то нет.

– Может быть, в офисе есть запасной генератор.

– А если нет?

– Найду свечи.

– А на каком этаже ваш офис?

– На тридцать втором.

– Вы собираетесь пешком подняться на тридцать второй этаж? – поинтересовался Горэм, и Мэгги заколебалась. – Вот как, должно быть, проверяют сотрудников на верность такие фирмы.

– Очень смешно, – сухо парировала она.

Они принялись за кофе. Прохожие сообщили, что света нет по всему городу. Через пятнадцать минут Хуан и Джанет заявили, что им пора. Горэм и Хуан настояли, что расплатятся поровну. Мэгги поблагодарила Горэма, они вышли на улицу, и Джанет с Хуаном повернули на север.

– Итак, – произнес Горэм, – вы все еще собираетесь в офис?

Мэри уставилась на юг в кромешную тьму Мидтауна.

– Мне нужно туда. Но полагаю, что нет.

– Есть предложение. Мы дойдем по Парк-авеню до моего дома, это на Семидесятых. Если дадут свет, вы пойдете дальше. Если нет, я налью вам выпить и провожу домой. Договорились?

– Вы предлагаете мне войти в темное здание с человеком, которого я почти не знаю?

– В кооперативное на Парк-авеню. Одно из лучших.

– А это уберегло хоть одну даму?

– Ни разу, насколько я знаю.

– Только один глоток. У вас есть свечи? Я не хочу сидеть в темноте.

– Не сомневайтесь.

– А этаж какой? Лифт будет выключен.

– Третий.

Через двадцать минут ее разобрал смех.

– Вы сказали, что третий этаж!

– Ничего подобного. Я сказал – пятый. Сюда. – Горэм посветил фонариком, который им дал швейцар. – Прямо и не сворачивая.

Когда они очутились в квартире, Горэм отвел ее в гостиную и вскоре вернулся с парой изящных серебряных подсвечников. Он поставил их на стол, зажег, потом открыл кладовку возле столовой и вынул все до единого серебряные канделябры, унаследованные Чарли от матери. Через пару минут коридор, кухня, гостиная и столовая были залиты ярким светом. Мэгги наблюдала за Горэмом с дивана:

– Симпатичная квартира.

– Спасибо. Досталась в наследство. Что будете пить?

– Красное вино. – В огнях свечей рыжие волосы Мэгги приобрели волшебный блеск. Лицо стало мягче, и напряженность частично ушла. – Можно взбить немного белка.

– Повар из меня никудышный.

Она встала и осмотрелась, пока он доставал вино. Затем снова села и принялась задумчиво играть бокалом.

– Значит, вот как вы действуете, – сказала она с улыбкой. – Приглашаете девушку выпить, чтобы она полюбовалась красивой квартирой. Затем приглашаете на обед, потому что, мол, слишком беспомощны, чтобы готовить. К этой минуте она уже считает, что и вы, и квартира нуждаетесь в нежной заботе.

– Совершенно мимо. Иначе я был бы уже женат.

– Слабый аргумент.

Они беседовали полностью раскованно. Он признался, что с детства мечтал жить в городе, и спросил, почему сюда переехала она.

– Во всем виноват мой брат. Он живет в Виллидже и однажды в воскресенье повел меня прогуляться по Сохо. Это было в начале семьдесят третьего, когда только-только построили башни Всемирного торгового центра. Было пасмурно, но солнце пыталось пробиться. И там, за Сохо, высилась эта огромная серая башня, как бы шершавая, и когда на нее пали солнечные лучи, ее структура тут же изменилась. Это было волшебное зрелище. Тогда-то я и решила, что обязательно перееду в Нью-Йорк.

– Я думал, вам не нравится такая архитектура. Интернациональный стиль.

– Как правило, нет. Но в башнях есть что-то особенное. Наверное, дело в поверхности, в игре света.

– Ваш брат женат?

– Нет. Вообще-то, он гей. – Она помедлила. – Родители не знают.

– Должно быть, трудно ему. А вы когда узнали?

– Восемь лет назад. Мы с Мартином очень близки, и он сказал. Это было в шестьдесят девятом, во время Стоунуоллских бунтов[97], после того как полиция прошерстила тот гей-бар в Виллидже. Я еще в школе училась.

– Не пора ли ему признаться родителям?

– Пора, но это будет нелегко. Настоящий удар для папы, потому что Мартин – единственный сын и папа надеется, что он продолжит род. Рано или поздно придется сказать, но лучше вместе со мной. Я понадоблюсь всем. Особенно Мартину, – улыбнулась Мэгги. – Я всегда помогу брату.

Горэм кивнул. В этой симпатичной законнице скрывалось больше, чем казалось на первый взгляд.

– Семья – мощная штука. На мне лежит огромная ответственность за восстановление ее в прежнем виде, но я должен признать, что сам так решил. За отцом такого никогда не водилось. Вам это знакомо?

– Я не чувствую долга перед прошлым, но чувствую долг перед собой. Мама была строга на этот счет. Она вечно твердила, что я могу добиться чего угодно и должна сделать карьеру. Выходи замуж, говорила она, но будь независимой. Она работает учителем.

– А с вашим отцом у нее были трения?

– Нет, они преданы друг другу. Просто она так верит.

– Я знаю много успешных женщин-юристов, но все они ушли с работы, как только появились дети.

– Это не про меня.

– Думаете, что справитесь?

– И совмещу, и справлюсь. Это вопрос веры.

– Может быть трудно.

– Главное, все правильно организовать. Я великий организатор. Но боюсь, жена бизнесмена из меня никакая.