Ведьмак - Анджей Сапковский

В глубине бездны дым. Ступени, ведущие вниз.

Va’esse deireadh aep eigean… Что–то кончается. Что?

Elaine blath, Feainnewedd… Дитя Старшей Крови? Голос Йеннифэр долетает как будто издалека, глухо, он пробуждает эхо среди истекающих водой каменных стен…

— Говори!

Фиалковые глаза блестят, горят на исхудавшем, стянутом спазмой, почерневшем от мук лице, закрытом вихрем взлохмаченных, грязных черных волос. Темнота. Влага. Страх. Ужасающий холод каменных стен. Холод металла на запястьях рук, на щиколотках ног…

Бездна. Дым. Ступени, ведущие вниз… Ступени, по которым надо спуститься. Необходимо, ибо… ибо что–то кончается. Ибо наступает Tedd Deireadh, Час Конца, Час Волчьей Пурги, Час Белого Хлада и Белого Света…

Львенок должен умереть! Высшие государственные интересы!

Идем, — говорит Геральт. — По ступеням вниз. Так надо. Мы должны. Другого пути нет. Только ступени. Вниз!

Его губы не шевелятся. Они синие. Кровь, всюду кровь… Все ступени в крови… Только б не поскользнуться… Ведьмак спотыкается только один раз… Блеск клинка. Крик. Смерть. Вниз. По ступеням вниз.

Дым. Огонь. Ужасающая скачка, цокот копыт. Вокруг — пожар. Держись, Львенок из Цинтры!

Черный конь ржет. Встает на дыбы. Держись!

Черный конь пляшет. В прорези шлема, украшенного крыльями хищной птицы, блестят и горят безжалостные глаза.

Широкий меч, отражая блеск пожара, падает со свистом. Вольт, Цири! Финт! Пируэт, выпад! Вольт! Вольт! Слишком медленно! Медленноооо!

Удар вспышкой ослепляет глаза, сотрясает все тело, боль на мгновение парализует, отупляет, лишает чувствительности, потом вдруг вспыхивает с новой ужасающей силой, впивается в щеку чудовищными острыми клыками, рвет, пронизывает насквозь, отдается в шее, в затылке, в груди, в легких…

* * *

— Цири!

Она чувствовала спиной и затылком шероховатый, неприятно неподвижный холод камня. Она не помнила, когда села. Йеннифэр на коленях стояла рядом. Нежно, но решительно распрямляла ей пальцы, оторвала руку от щеки. Щека пульсировала, пульсировала болью.

— Мама… — простонала Цири. — Мама… Как больно… Мамочка…

Чародейка коснулась ее лица. Рука была холодной как лед. Боль мгновенно прекратилась.

— Я видела… — шепнула девочка, прикрывая глаза. — То, что во сне… Черного рыцаря… Геральта… И еще… Тебя. Я видела тебя, госпожа Йеннифэр.

— Знаю.

— Я видела тебя… Видела, как…

— Никогда больше. Никогда больше ты этого не увидишь. Это тебе никогда больше не приснится. Я дам тебе Силу, которая отгонит от тебя эти кошмары. Для того я тебя сюда привела, Цири, чтобы эту Силу показать. Завтра я начну тебе ее давать.

* * *

Наступили тяжелые, заполненные трудами дни, дни напряженной учебы, изматывающей работы. Йеннифэр была решительной, требовательной, зачастую суровой, порой властно грозной. Но нудной — никогда. Если раньше Цири еле сдерживалась, чтобы не заснуть в храмовой школе, а случалось это иногда и во время урока под убаюкивающе монотонный голос Нэннеке, Иоли Первой, Зарычки или других учительниц–жриц, то с Йеннифэр это было невозможно. И не только из–за тембра голоса чародейки и не потому, что говорила она краткими, резко подчеркнутыми фразами. Гораздо важнее было содержание занятий. Учения о магии. Учения увлекающего, возбуждающего, поглощающего целиком.

Большую часть дня Цири проводила с Йеннифэр. В спальню возвращалась поздней ночью, колодой валилась на постель, засыпала мгновенно. Послушницы жаловались, что она страшно храпит, пытались ее будить. Впустую.

Цири спала крепко.

Без сновидений.

* * *

— О боги, — беспомощно вздохнула Йеннифэр, обеими руками растрепала черные локоны, опустила голову. — Это же так просто! Если ты не сумеешь овладеть этим движением, что же тогда делать с более сложными?

Цири отвернулась, проворчала что–то, фыркнула, растерла занемевшую руку. Чародейка снова вздохнула.

— Ну взгляни еще раз на гравюру, заметь, как должны быть расставлены пальцы. Обрати внимание на поясняющие стрелки и положение рук, определяющих жест, который следует выполнить.

— Я пялилась на нее уже тысячу раз! Руны я понимаю. Vort, caelme. Ys, veloe. От себя, медленно. Вниз быстро. Руку… О, так!

— А мизинец?

— Его невозможно так держать, если одновременно не согнуть безымянный палец.

— Дай сюда руку.

— О–о–ой!

— Тише. Нэннеке снова примчится, подумает, что я с тебя живьем кожу сдираю или варю в масле. Не меняй положения пальцев. А теперь сделай жест. Оборот, оборот запястьем. Хорошо. Теперь тряхни ладонью, расслабь пальцы. И повтори. Ну нет! Знаешь, что ты сделала? Если б таким макаром бросила настоящее заклинание, то не меньше месяца нянчила бы руку в лубках! У тебя что, руки деревянные?

— Мои руки привыкли к мечу! В этом все дело!

— Глупости. Геральт всю жизнь размахивает мечом, а пальцы у него ловкие и… хм… очень нежные. Дальше, утенок, попытайся еще раз. Ну, видишь? Стоило захотеть. Постарайся. Еще раз. Хорошо. Тряхни кистью. И еще раз. Хорошо. Устала?

— Немножко…

— Дай–ка помассирую тебе руку и предплечье. Почему ты не пользуешься моей мазью? Лапки у тебя шершавые, как у баклана… А это что такое? След от колечка, да? Мне кажется, или я действительно запретила тебе носить украшения?

— Но я его выиграла у Мирры в волчок! И носила всего–то полдня…

— Ровно полдня лишних! Не носи больше, прошу.

— Не понимаю, почему мне нельзя…

— И не надо понимать, — отрезала чародейка, но в ее голосе не было зла. — Прошу, не носи никаких украшений такого типа. Хочешь, воткни цветок в волосы. Сплети венок. Но никакого металла, никаких кристаллов, никаких камушков. Это важно, Цири! В свое время я объясню почему. Пока поверь на слово и выполни мою просьбу.

— Ты носишь звезду, серьги и перстни! А мне нельзя? Потому что я… девица?

— Утенок. — Йеннифэр улыбнулась, погладила ее по голове. — У тебя бзик на этом? Я тебе уже объясняла: не имеет никакого значения, девица ты или нет. Никакого. Завтра вымой волосы, пора, я вижу.

— Госпожа Йеннифэр?

— Слушаю.

— А можно… Мы ведь договорились об откровенности. Ты обещала… Можно тебя кое о чем спросить?

— Можно, только ради богов не о девственности.

Цири закусила губу и долго молчала.

— М–да… — вздохнула Йеннифэр. — Что делать. Спрашивай.

— Понимаешь… — Цири зарделась, облизнула губы. — Девочки в спальне постоянно сплетничают и рассказывают разные истории… О празднике Беллетэйн и тому подобное… А меня называют соплячкой, дитятком, потому что, мол, уже пора бы… Госпожа Йеннифэр, как же взаправду–то? Как узнать, что пришло время…