Дальгрен - Сэмюэл Дилэни

Среди прочего, посреди дискуссии случился спор о добыче продуктов, с чего, я так понимаю, все и началось, а вот это все подвернулось нечаянно; но мысли мои петляют занятными тропами.

високосой косяк между средой и двадцать вторым, аллилуйя. Зернышко стукнуло на время скользом, беды его рассказало дереву (а оно все в потеках пастельной жижи, вихревой вкруг был кровав). По четвергам она пас. Тыл ладошки поблек; отчего с такой легкостью канонизируют гог-магога? Кто-то оставил гусеничные лапоньки, лучики, слюнки теперь пускает на по полам. В тот раз она не помнила как и когда. Мостовые сосиски лопнули; капуста все помнит. Львы с глазами-хватами перебирают лапами, давятся буквами и айда кутить. Кончай орать-ка, лиловый арахис! Приступай, хер-пойми-чёрт! Не дождетесь, чтоб я свою неуступлюху прикрывал этой вашей вот колебакой. Коли привет моим веткам, и мою собаку тогда привечай. Переливы напева аж через край. Вязальные специальные спицы доступают до глаз, обнажая его изгибину, расчищая ее белье. То есть это не для этого. Моренад во фритюре и яблочная смерть шарлотты не помогут тебе пережить подъем поутру живым. Твой розамундик его, может, и отматематит, но не сдвинет меня ни на заводное яблоко сердцевиннее. Я иду овладев собой собой ранить осенний город: оборотом вопроса оксюморон, и скажите, что нет. Истекают хронированные методы: гуль-гуль, ранняя пташка. Можно бросить, не дыша мраморными колубелями. Сохрани размыкание, это все ты Середина кольца вкруг куста харлей-дэвидсона, что цветет и цветет, стыд, носки, голод и страсть на десерт, цветы или мисс Хрусталина Чистина. Провинциальная мистификация облагорожена в этом лице. Пирожный пентакль и город голода, ой мамочки, ой, перестань, мой голубочек из мяса с пюре, моя посреди всего лань.

Оленья кровь – неплохая приманка для мух. И свежее овечье говно тоже. Блея себе в пустоте верткого уха, думаешь, что Аточа в Мадриде, а с 92-й улицей как тогда выйдет, или что она говорила мне про Санта-Крус? Она тебе не зарядный большой взрыв, экран или теннис. Она прямо в сети гуаши, где принцип есть принцип, а за жалованьем выстроилась вся преисподняя. Подельник, Водохранилище, Смитвессон, Чесотка, Плотник, Саскуэханна, Восхитительный летний денек. Все то же на кухне у нашей кукухи. Прикинь на сей раз, где кинуть кости. Счастье нечасто, но вдруг проявит участие? Выводы, Причитания, Высокородие, Смекалка, Чародейство, Придуманный, Самоа и все карты на стол. Когда вырасту, у меня будет своя вазэктомия. (Дендрит в залупе стоит целого куста.) Почему он вечно требует зиму? Заикайся в воде сколько влезет, но так думать нельзя. Не раздумья, а лишь ощущенье раздумий. Не знание, но очертания знания. Если хватит изюму, косолап и шершневых голов в позолоте, можешь мечтать, грезить, врать, точно сакс, хоть юлишь ты, как вирджинская ветчина. Джордж! сколько искусности я истощил, заполняя пять потерянных дней.

Разговор с фанерным Форестом у Тедди:

– А сейчас ты что пишешь?

– Ничего не пишу, – сказал я. – Ничего не пишу и не собираюсь.

Он помрачнел, а я понадеялся очень сильно, что эта ложь смахивает на правду хотя бы структурно. Но с чего бы? Потому уже давным-давно я и пишу только этот дневник. И, спасибо ослепшим звездам, чувствую, как даже эти силы утекают.

Какие еще дни утекли из моей жизни? Прошла неделя – я не помню пяти. Пройдет год – сколько дней вам больше никогда не придет на ум?

Ему кажется, что опыт, обломками прослаивающий страницы / лепестки «Орхидей», подарил ему на прощание идеальный голос, которым не сказать ничего; и ничего скучнее вообразить нельзя. (Чтобы это предложение представлялось осмысленным, оно должно быть предельно уродливо. А оно не уродливо – не вполне. Так что задачи не выполняет.)