Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

Эффектного прощания не вышло. Никак не можем расстаться. Воздух между нами наэлектризован и накалён до предела.

Магнетическое притяжение.

Интересно, как это понравится фон Вейганду?

Никак. Ему же пофиг. Выдаёт замуж за одного, поручает на попечение другому. Вечно занят, вечно вне зоны доступа. Непробиваемый ублюдок.

***

Наслаждаюсь честно заслуженным одиночеством. Защелкиваю замки, запираюсь на щеколду. Не собираюсь пускать даже родителей.

Впрочем, вряд ли моя семья нагрянет домой раньше позднего утра. Они не покинут гостей, потом придётся урезонивать разбушевавшегося дядю Колю. Забот хватает.

Чем поясню присутствие в родной квартире? Почему не с мужем? Почему опять у них на шее?

Изобрету отмазку по ходу пьесы. Лень придумывать заранее.

А сейчас не желаю ничего анализировать и разбирать, устала напрягать извилины. Мечтаю избавиться от роскошного наряда, сбросить неудобные туфли, раздеться догола и нырнуть в горячую ванну с ароматной пеной.

Пора расслабиться.

Потом снова войду в роль. Потом переселюсь обратно к Дориану. Потом выстрою насквозь лживую легенду.

Всё потом.

Нужно отдохнуть, набраться сил, восстановить энергетический баланс.

Зеваю, прикрываю рот ладонью. Вздрагиваю, невольно поёжившись. Вроде тепло, но меня пробирает ледяной озноб. Кожа враз покрывается мурашками.

С чего бы?

Вынимаю шпильки, безуспешно пытаюсь распустить волосы, разобрать конструкцию из налакированных буклей. Удаётся лишь снять фату. Причёска закреплена на славу. Так и помру. С дурацкой пальмой на голове.

Миную тёмный коридор и мрачную гостиную. Не включаю свет, довольствуюсь неоном ночных вывесок.

Острые каблуки безжалостно впиваются в линолеум. Если останутся следы, мама меня прибьёт.

Ступаю вперёд, толкаю дверь.

Наконец-то. Святая святых, вожделенный чертог. Моя любимая комната. Детская. Немой свидетель всех переживаний, радостей и невзгод.

Первая любовь. Первые слёзы. Первый шаг. Первые грёзы. Отсюда берут начало грандиозные авантюры.

Вот здесь раньше стоял манеж, из которого я высовывала зад и писала на пол, чтобы не лежать в мокром. Ходить не умела, но уже старалась выбраться из дерьма.

Эх, где былая смышлёность? С годами неотвратимо тупею. Вляпываюсь всё чаще и всё крупнее.

Столько трогательных воспоминаний, не сосчитать.

Здесь я допрыгалась до трещины в левой руке, пробуя повторить акробатические трюки прославленной Зены. Здесь обматывалась махровым полотенцем и воображала себя стервозной Алексис из сериала «Династия». Здесь билась в истерике от неразделённых чувств. Здесь прилежно зубрила скучные конспекты наизусть.

Здесь прошла вся моя беззаботная жизнь.

Мысль обрывается. Слишком много усталости. Уровень зашкаливает. Фата выскальзывает из онемевших пальцев, невесомым облаком оседает на пол.

Ступаю вперёд, к окну, неспешно бреду по призрачной дороге, сотканной из света уличных фонарей. Замираю у кресла. Кладу ладони на спинку, слегка поглаживаю кожаную поверхность.

Папа ненавидит этот гарнитур. Раритет, почти из музея, достался в наследство. Предметы мебели выглядят круто и презентабельно, однако перемещать их по квартире тяжкий труд. Даже двинуть не выйдет.

Странно. Разве утром кресло не стояло иначе? Будто кто-то повернул.

Здравствуй, белочка.

Пора кодироваться.

Вздыхаю, пытаюсь изгнать щемящую тоску. Вглядываюсь в ночь, расчерченную неоновым огнём, стараюсь отыскать знакомый профиль, подсвеченный игрой теней. Уловив мираж, плотно закрываю глаза.

Задержать видение, загадать желание.

Любой ценой.

Есть вещи покрепче текилы, есть вещи, перебивающие любую анестезию.

Бог мой.

Хочу рухнуть к его ногам, хотя я и так уже там.

Хочу пасть ниц и ползти, тереться щекой о его высокие чёрные сапоги. Хочу ощущать себя неизлечимо больной.

Опять. Снова. Всегда.

Аминь.

Пламя охватывает заледеневшие запястья. По телу проходит разряд электрического тока. Алкоголь вмиг выветривается, горечь смывает обжигающая волна.

Не успеваю ничего сообразить. Лишь дёргаюсь, пробую освободиться из плена. Только тщетно.

Хватка усиливается, вырывая глухой стон из груди.

— Hast du mich vermisst? (Скучала по мне?) — вкрадчиво спрашивает фон Вейганд, клеймит шею раскалённым дыханием. — Dein Herz schlägt so schnell. Hab keine Angst, bin ich noch da. (Твоё сердце так быстро бьётся. Не бойся, я ещё рядом.)

Прижимается сзади. Поглощает меня. Окунает во мрак, обнажает бездну внутри, оголяет до самой сути. Сдирает кожу. И мясо. Слой за слоем. Вынуждает содрогаться. От боли.

Нет.

Не верю.

Не может быть.

Ох, бл*ть.

Pardon my fucking French. (Простите мой гребаный французский.)

Колючий мороз ударяет по глазам, срывает слёзы с нервно трепещущих ресниц. Холод обдаёт лёгкие, становится трудно дышать.

Больше ничего не контролирую.

Не соображаю.

Раны внутри трещат по швам. Кусаю губы, едва удерживаюсь от безумного смешка. Сглатываю ком в горле.

— Не ждала, — роняю сдавленно.

Жаждала. Представляла в ярких красках. И мечтала.

Забьёшь на важные дела, сорвёшься, приедешь, примчишься немедленно. Сто процентов. Окей, не совсем. Девяносто девять. Разница ничтожная.

— Вроде особо нет повода, — бормочу еле слышно. — Рановато подводить итоги по бизнес-пари.

Зато для первой брачной ночи идеальное время. Господин явился, дабы уничтожить остатки невинности, отнять единственную драгоценность у бесправной рабыни.

— Коварные враги успели опорочить доброе имя? — истерично посмеиваюсь. — Андрей нажаловался? Мурат настучал? Банальная зависть и…

— Ich verstehe nicht, (Я не понимаю,) — обрывает грубо.

— Забавно, — согласно киваю. — А знаешь, что ещё забавно? Теперь ты не имеешь власти надо мной. Я чужая жена. Не твоя. Придётся серьёзно пересмотреть формат отношений. Никакого секса, никаких поцелуев. Можем мило побеседовать, подержаться за руки, не более.

Не торопится отвечать.

Впечатлён.

— Я же не шлюха какая-нибудь, — заявляю надменно. — Не намерена принимать стойку по свистку. Дрессируй других. Тут номер не прокатит.

Горжусь собственной крутостью.