Господин маг - Дмитрий Олегович Смекалин

был рядом, но он-то точного места не знал, чем коллега и воспользовался.

Суета продолжалась еще долго. Волохова, как самого сильного и быстрого из летунов, господа преподаватели сгоняли в лагерь — доложить и принести веревки и мешок для транспортировки тела. Прямо так тащить его на себе желающих не нашлось.

В лагерь вернулись уже ночью. Причем Петю чуть было не оставили под деревом. Тащить его на себе в присутствии других сокурсников Павлова не захотела категорически и улетела одной из первых. Сорокин и Левашов никак не могли поделить, кто какие находки понесет, в результате упакованное в мешок тело (мумию) несли за две веревки вдвоем. Книгу Сорокин не отдал. И обоим было не до Птахина.

Еле успел Волохова перехватить. Тот удивился, но на спину к себе принял. Все-таки неплохой он человек, этот Никита, хоть и помешан на собственной силе.

Начальство отправилось совещаться, кадеты разбрелись по палаткам, а Петя выяснил, что остался без места. Сумку свою он оставил в первой попавшейся палатке, а вот свободных спальных мест в ней не оказалось. Похоже, их нигде не было. Не успел Птахин себе место оборудовать.

Конечно, можно было поднять шум, разбудить кладовщика и организовать в одной из палаток перестановки, освобождая себе место. Но Петя этого делать не стал. Кадеты ни в чем не виноваты, а начальство не оценит. Только лишний раз к себе внимание привлечет.

Поэтому вернулся в свой «госпиталь», убрал одну из коек, а на освободившемся месте развел костер из обломков соседней башни. Пол был земляной, башни на скорую руку возводились, но были укреплены магией, так что пожара он не боялся.

Конечно, топить помещение «по-черному» — не самый лучший вариант, но дым неплохо уходил наверх через лестницу. Главное было койку с его пути убрать. А так в комнате даже тепло стало.

В общем, ночь провел, как получилось. Не лучшим образом, но даже почти выспался.

А вот начальники, похоже, вовсе не спали. По крайней мере, Наталья Юрьевна пришла его будить что-то очень рано. Зимой, понятно, рассветает поздно, но такая кромешная тьма бывает только в середине ночи. Впрочем, хранилище у Пети восстановилось, так что он не пожалел на себя «полного исцеления», и самочувствие пришло в норму.

В лазарете народа оказалось меньше, чем в прошлый раз. Всего три жандарма, остальных, наверное, спать отпустили. Да и оставшиеся, непонятно, зачем нужны были. Стояли в стороне, ни во что не вмешиваясь.

Сам же лазарет больше напоминал прозекторскую. Труп (мумия) Ульратачи был раздет, вымыт и лежал на столе посреди палатки. Преподаватели и опричники стояли вокруг него, что-то обсуждая. Но, судя по лицам, к окончательным выводам не пришли.

Первым на вошедших среагировал Левашов. И, как всегда, замечанием:

— Птахин! Почему с вещами явились?

— Ваше высокоблагородие, места в лагере для меня не нашлось, ночевал в госпитальной башне. Оставлять там сумку побоялся, вдруг к моему возвращению ее уже разрушать начнут. Как мне тогда вещи откапывать? И так за время учений почти все вынужден был бросить при переправе через болото.

Стасов посмотрел на куратора с осуждением. Не потому, что к кадету придирается, а потому, что вылез со своим воспитательным процессом, когда генералы куда более важные проблемы решают.

— Левашов, вас мы уже слушали. Петр Григорьевич, что вы можете сказать об этом?

— О чем? — Петя не понял почти искренне.

— О странном состоянии трупа.

Птахин подошел ближе к столу:

— Извините, раньше не сумел разглядеть. Под водой, да еще в иле я почти ничего не видел. А в магическим зрении тела так и вовсе не было видно. Только амулеты светились. Я об этом их высокоблагородиям доложил. В поднятии тела не участвовал, меня на островке саженей за двести от места работ оставили. Разрешите?

Петя подошел к столу вплотную, склонился над мумией и без тени брезгливости ее пощупал.

— Странно. Тело было в воде, а наощупь как будто высохло. Словно из плотного дерева сделано… Плотного дерева… А полосы на груди… Это ведь не шрамы а раны, которые сами собой закрылись? И в магическом зрении я его все так же не вижу. Как будто в нем никогда никакой энергии и не было. Ни «жизни», ни шаманской. Живым Ульратачи совсем не так смотрелся.

— То, что в трупе никаких следов энергетических каналов нет, мы тоже заметили. Что еще?

— Простите, а что я еще такого могу увидеть, чего не видят мэтры, много выше меня разрядом магии? Впрочем, могу высказать гипотезу.

— Говорите.

— Раны господина Шипова были похожи на эти?

— ?

— У шрамов шамана, которые я ему сводил на Дальнем Востоке, было что-то общее со следами ранений этого тела. Возможно, их оставили схожие «духи».

— Шипов после ранения совсем не походил на эту мумию, да и ваш шаман, как я понимаю, выглядел совершенно обыкновенно.

Петя мысленно перекрестился:

— Шаманские «духи», которые в маготроне появлялись, тоже тянули энергию изо всех, до кого дотянуться могли. Здесь же такое впечатление, что Ульратачи выпили досуха.

— Духи — вампиры! Мистика какая-то. Почему же тогда этот «дух» Шипова не «выпил», как вы это назвали?

— Он его и не добил. Мы же не знаем, что там конкретно на болотах произошло, и как долго длилось.

Опричник задумался. Ректор хранил молчание. Вперед вышел Родзянка:

— Вы сказали, что другие «духи» тоже отбирали у людей энергию?

— Про всех не знаю. А вот «дух» Дьяо, которого Ульратачи регулярно из амулета (или с помощью амулета) призывал, это совершенно точно делал. Был при нем такой амулет в форме небольшого рога или очень большого зуба?

Оказалось, что снятые с тела шамана амулеты уже лежат у пожилого целителя в сумке.

— Про остальные амулеты что сказать можете?

— Я их даже не видел. Ульратачи их мне никогда не показывал. Только вот этот «зуб» вынимал из-за пазухи и сжимал в кулаке, когда в маготрон входил… Да, вот именно этот амулет.

— Можете продемонстрировать его работу?

— Думаю, что он был привязан к Ульратачи. К тому же, мне очень жаль, но «шаманской» энергии у меня, практически, не осталось. Сам я ее, как выяснилось, не произвожу, а в маготрон меня больше вместе с шаманом не звали.

Судя по взгляду, которым Родзянка наградил Петю, ему очень хотелось его убить. Стасов смотрел с сожалением, но и что-то прикидывал. Взгляд ректора тоже стал задумчивым. Он же и подвел итог:

— Думаю, мы можем отпустить кадета. Если он вспомнит еще что-нибудь, возможно, относящееся к этому делу, он нам сообщит. Ведь так?

— Обязательно! —