Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

чтобы осмыслить. Вначале он хотел возразить, затем нашел, что мысль не так глупа, как кажется, а под конец растерялся.

– Вы полагаете… – только проговорил он.

Ответили ему уверенным кивком.

– Охчинского могли загипнотизировать на слово-ключ. Среди совещания он услышал и стал сомнамбулой. Вышел из больницы и исчез.

Согласиться – значило уронить врачебное достоинство. Успенский собрал все силы, чтобы разбить в пух и прах глупость дилетанта.

– Послушайте… Но послушайте… Но… – пробормотал он.

– Такой гипнотист был, – опередил Ванзаров. – К сожалению, допросить его невозможно. Известно точно: он имел прямое общение с Охчинским. А значит, нет ничего невероятного в том, что ради своих целей он заложил в голову Охчинского слово для исполнения команды… Готов принять ваши аргументы.

Сергей Николаевич был неглупым человеком и хорошим доктором. Когда он сталкивался с проблемой, то не отмахивался, а старался разобраться. Потому он впал в глубокую задумчивость. Ванзаров не мешал. Лишь крутанулся на табурете и еле удержался, чтобы не повертеться еще. Что было мальчишеством.

– Послушайте, – проговорил Успенский, рассматривая что-то на полу. – А ведь в тот вечер мы как раз обсуждали гипнотическое воздействие при лечении… Константин Владимирович принимал живое участие… Как вдруг…

Тут доктор поднял голову и глянул на гостя.

– Вспомнили слово? – спросил Ванзаров.

– Боюсь ошибиться… Но… Мне теперь кажется… Что это случилось, когда… Когда была произнесена…

– Моя фамилия.

Сергей Николаевич сжал губы, будто опасался проболтать врачебную тайну. Но глаза его выдавали: попал в точку. В кабинете повисла тишина.

– Благодарю, вы очень помогли, – сказал Ванзаров. – Теперь, когда мы решили столь сложную загадку, прошу, не скрывайте, что вертится у вас на языке. Даже если это сущая глупость…

– Откуда вы знаете? – спросил доктор, не веря, что полицейский может быть столь наблюдателен.

– Мимика часто выдает то, что человек скрывает. Так что же случилось?

Успенский тяжко вздохнул, признавая превосходство методов сыска, о которых никогда не слышал. Кто же ему расскажет про психологику? Это тайна тайн…

– Глупейший случай… Как-то с месяц назад оказался я около Никольского собора… Случайно… Жена потащила, – будто оправдываясь, добавил доктор, чтобы нельзя было усомниться в его атеизме. – На паперти заметил нищего… Весь в лохмотьях, бороденка драная… Шапка в клочках ваты… Грязный весь…

– Он был похож на Охчинского.

– Отдаленно… Только потом сообразил, когда уехали, на кого смахивал… Наверняка ошибка… Зрение подсказало то, что мне хотелось видеть… Этого не могло быть.

– Чего ни привидится, – согласился Ванзаров. – Сергей Николаевич, вам знаком некий доктор Котт? Насколько понимаю, он занимается психиатрией.

На лице Успенского было написано столь глубокое удивление, будто ему сообщили, что всем пациентам вернулся разум.

– Как вы сказали? – спросил он, нахмурившись.

– Котт, два «т», Николай Петрович…

Тут доктор хлопнул себя по колену и издал звук обрадованного слона.

– Ну точно! Вот оно… А я вспомнить не мог…

– Что именно? – спросил Ванзаров, как лиса в сказке спрашивает дорогу к курятнику.

– К нам вчера пациента доставили, фамилия Котт, а я не мог вспомнить: что-то знакомое. Ну конечно! Однофамилец нашего Котта… Столько лет прошло… Десять… Нет, позвольте: пятнадцать лет, как о нем не было ни слуху ни духу! И вот, пожалуйста!

Ванзаров спросил: нельзя ли узнать подробности? И тут Успенского прорвало. Забыв про секреты врачебной корпорации и прочую ерунду, он выложил сплетни.

Доктор Котт пришел в больницу примерно двадцать лет назад. Подавал большие надежды, считался среди молодых врачей самым перспективным. Как вдруг его подменили: он начал заниматься вопросами телепатии. Заявил, что, проникая в мысли больных, их можно излечивать. Ему предложили забыть антинаучные теории. Он отказался. Шарлатанство терпеть не стали, Котта с позором выгнали из больницы, лишили врачебного патента. После чего он исчез. Лет пять тому назад в руки Успенскому попала брошюрка за авторством Котта, в которой он развивал свои безумные идеи про телепатию.

– Совершенно выживший из ума тип, – закончил Успенский.

– Я заметил, что в психиатрии грань между больным и врачом бывает слишком тонка, – сказал Ванзаров.

Доктор не стал фальшиво возмущаться.

– К сожалению, вы правы, Родион Георгиевич… Общаясь с больными, порой не замечаешь, как сам уходишь во тьму. Такие случаи известны…

– На ежевечерних встречах наблюдаете друг за другом, чтоб не упустить момент?

– Не стану скрывать: не без этого…

– Благодарю за сведения. Вы очень помогли… Как можете охарактеризовать господина Котта?

– Насколько помню, у него был мерзкий, вздорный, скандальный характер. Считал себя гением, ко всем относился свысока… Не имел друзей, кроме одного, такого же безумца, как он сам… Все ходили парочкой, шушукались… Одним словом: хам, выскочка и неуч.

«Три слова», – невольно подумал Ванзаров. Логика любит точность.

– Пациент-однофамилец его родственник?

Сергей Николаевич уверенно отмахнулся:

– С какой стати… Скажу вам по секрету: фамилия накладывает отпечаток. Этот Котт еще похлеще того Котта.

– Неужели?

– Именно так… Сумасшествие столь изысканное, что похоже на бредовые идеи моего бывшего коллеги.

– В чем?

Не замечая, что опять раскрывает врачебную тайну, Успенский рассказал довольно занятную историю. Настолько, что Ванзаров захотел повидаться с больным. Причем немедленно. Доктор понял, что не уследил за языком и наговорил лишку. Самое ужасное: он не мог отказать чиновнику полиции. Хотя бы в качестве возврата неоплатного долга. Нечего сказать: устроил себе развлечение под праздник.

23

Веселая тройка встала у парадной арки гостиницы «Англия», называемой на французский манер «Angleterre». Поднялось и опало облачко снега. Бубенцы спели песенку и затихли. Из саней поднялась красавица в куничьей шубке и шапочке с перышком, под которой вились черные колечки волос. Пряча ручки в муфту, она подошла к лихачу.

– Всем ли довольны, мадам? – спросил он, подмигнув и улыбаясь призывно.

– Довольна, – ответила она. – На сторублевку[22] сговорились. Так ведь?

– Всенепременно так, мадам! Вам уступку готов сделать…

Из муфты появились две сторублевые ассигнации.

– Вот тебе вдвое больше, красавец… Но с условием, – она подошла так близко, что лихач ощутил на щеке ее дыхание. – Забудь все, что видел, где были, куда катались. Забудь накрепко. Особенно если тебя спросят…

– Да кто же спросит, – начал он, но горячие пальчики припечатали его губы замочком.

– Кому положено, тот и спросить может, – сказала она так, что лихач оторопел. – Понял, красавец? Слово даешь молчать? Ничего не знаю, никого не видел, возил гвардейского офицера с барышней…

Пальчики отпустили его губы.

– Слово даю, – выдохнул он, сраженный норовом пассажирки. Эх, закрутить бы с такой кралей, загулять…

Ему протянули бумажки. Приняв, лихач, сорвав с головы шапку-бадейку, поклонился.

– Благодарствую, барыня…

В муфте прятался крохотный браунинг. Она прикинула: приложить муфту к затылку, будто обнимает и одаривает поцелуем. Маленькая пулька пробьет черепную кость, войдет в мозг. Лихач умрет, охнуть не успев. Будет сидеть на козлах, пока не обнаружат. Выстрел неслышный. Слишком много лихач знает, слишком много видел того, чего не полагается. Нет, риск слишком велик: швейцар посматривает, из Исаакиевской аптеки и парикмахерской люди выходят. Надо было заехать в пустое место, хоть на Обводный, и там… Может, так и сделать, пока не поздно? Нет, поздно, сани приметные, швейцар запомнит. Надо было лихача раньше кончать. Стрельнуть сзади и выпрыгнуть на малом ходу. Лошади далеко бы увезли…

Она улыбнулась, даря лихачу жизнь.

Не знает, глупый, как ему повезло. Не знает, какой подарок судьба ему поднесла…

А может, все-таки всадить пулю? Сани тронутся, и понесут его кони…

Соблазн велик…

Тройка сорвалась с места. Бубенцы затянули серебряную песнь.

Швейцар с поклоном открыл даме парадную дверь.

Холл гостиницы 1-го разряда наполнял дух праздника. Она привычно осмотрела диваны и кресла, затянутые красным плюшем, редких гостей, куривших за столиками с газетами, и пальмы. Опасности и филеров нет. Фигуру, которая бросилась к ней, заметила, как только та вскочила с кресла.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Часа два тебя дожидаюсь, Ариадна, – проговорила подбежавшая барышня, будто запыхавшись. Из-под шапочки выбивались огненно-рыжие локоны.

Взяв ее под руку, Ариадна отвела к дальнему дивану, прикрытому лапами пальмы, усадила, спросила, что произошло.

– Нас опередили… Один человек совершил опыт… Он погиб… Ко мне обратилась полиция… Я была так взволнованна, что наговорила лишнего…

– Полиция? – переспросила Ариадна. – Как они могли найти тебя?

– Он пришел в «Ребус», дурак Прибытков указал на меня, чтобы дала консультацию. Этот Ванзаров из сыска страшный человек…

Перышко на шапочке дрогнуло, указывая, что его хозяйка взволнованна.

– Ты ничего не путаешь, Гортензия? Тебя точно допрашивал Ванзаров?

– Не путаю… Его Прибытков представил… Он не допрашивал… Разговаривал…