Исправник - Петр Ингвин

Ближайшие комнаты далеко, тихий звук услышит только тот, кто мог пойти следом. Анюта надеялась, что за ней не следили. А если следили… Что ж. Пусть ее заметят и пусть даже увидят снаружи из наблюдательского окошка. Теперь все равно. Судить ее будут завтра, а до завтра она или покинет деревню, или погибнет.

Уже в тамбуре дохнуло колючей изморосью, а снаружи, едва Анюта сняла верхний щит…

Словно кулаком в нос ударили. И отхлестали по щекам. И окунули в ледяное крошево.

Снаружи бушевала пурга. Надев снегоступы, Анюта вернула снятые щиты на место и побежала сквозь безумие ночи. Плотной стеной валил снег. Видимость сократилась до нескольких шагов, лицо пришлось опустить, а направление держать примерное, по памяти. Свет нескольких лун не пробивался сквозь мутную пелену, он делал мир призрачным, сузив его до расстояния вытянутой руки. Котомка и одеяло мешали бегу, каждый шаг давался с трудом, метель забивала глаза и лезла в рот.

Правила ночного бега — дышать носом, глаза прикрыть до узких щелочек, на боль обмороженной кожи не отвлекаться. Анюта стиснула зубы. Уши нещадно ныли, их словно резало ножом, и они, казалось, готовились треснуть. Голова раскалывалась, ее сжало, будто на нее наступили и пинают ногами. Руки выкручивало и ломило. Ноги почти превратились в лед. Стоило чуть-чуть приоткрыть глаза, как их выжигало ледяное пламя.

Цель уже близко, до нее всего пятьдесят шагов. Сорок. Тридцать. Двадцать. Осталось совсем чуть-чуть. А дыхание уже никуда не годится, кожа болит от ожогов, ноги не слушаются, передвигаясь только усилием воли.

Анюта уткнулась лбом в деревянные щиты входа. Ноги держали только потому, что не могли согнуться. Пальцы отказывались подчиняться. Мысли путались. Осталась только одна: «Надо». Надо попасть внутрь. Внутри жизнь. Снаружи смерть.

Анюта отпустила придерживаемое одеяло, бросила котомку на снег и из последних сил сдвинула верхний щит.

Холодную пещеру защищал только один ряд щитов. Анюта забросила внутрь котомку, одеяло, снегоступы, влезла внутрь и с невероятными усилиями задвинула щит на место.

Пещера встретила тишиной и мраком. Где-то впереди горел костер. Туда. Уже не к новой жизни, а просто к жизни. Шаг за шагом. Кожа горела. Вымороженные глаза слезились. Поясница и конечности не сгибались, одежда скукожилась и задубела, а при движении гремела.

Котомку, одеяло и снегоступы Анюта бросила в ближайшее темное ответвление пещеры. Не стоило сразу показывать Сказочнику свои намерения.

Мокрая, негнущаяся, с синей кожей, покрытой пупырышками, Анюта вышла к огню, полыхавшему посреди пещеры.

— Кто здесь? — донесся голос с другой стороны костра.

— Тсс! — Анюта приложила палец к губам. — Это я. Анюта. Мне срочно нужно поговорить. Можно я сначала отогреюсь у огня?

— Пожалуйста.

Несколько минут жара в теле и в мыслях — и Анюта созрела для разговора. Она обошла костер слева.

— Я пришла потому что… Не знаю с чего начать.

Сказочник приподнялся в постели. Его одежда лежала рядом, сложенная стопкой. Это усложняло задачу. Но обратного пути не было, нужно идти до конца, судьба Анюты решалась здесь и сейчас.

— Нельзя, чтобы кто-то увидел силуэты или услышал разговор. Мне очень стыдно, и то, что я сейчас попрошу для того, чтобы продолжить разговор… Не знаю как сказать. Скажу в лоб, иначе никак. От этого может зависеть жизнь. В общем… вот: можно мне прилечь рядом?

Слова дались с невероятным трудом. Нельзя, чтобы Анюту и Сказочника увидели вместе. В любой миг могли прийти подземники. С проверкой или по какому-нибудь другому поводу. Или в очередной раз пожалуют неугомонные Близнецы. Дважды проиграв Сказочнику в физической силе, они грезили о мести. В их воспаленных мозгах могли родиться новые идеи. Анюта на их месте, например, принесла бы снега и затушила костер. Хорошо, что в отличие от нее, слабой и вроде бы беззащитной, Близнецы не столь изощренны в коварстве. Они полагались, в первую очередь, на физическую силу. Им на ум, скорее, придет другая мысль, более простая или уже знакомая. Анюта роняла на них часть скалы, теперь они тоже могли попробовать обвалить один из переходов. Холодная пещера с незапамятных времен пустовала, в ней полным-полно трещин, которые только и ждут, чтобы их расширили.

Но если некую «умную мысль» им подкинет папаша…

— Прости, но у меня нет выхода, — прошептала Анюта. — Если кто-то придет, я спрячусь под одеяло с головой, здесь сплошные комки, а я худая, меня не заметят. Ой, я, кажется, сказала «ты». Простите…

— Не переживай, все нормально, можно на ты. — Сказочник опустился спиной на лежанку и подвинулся.

Анюта нырнула к нему под одеяло. Руки соприкоснулись вдоль локтя. Перехватило дыхание, по коже пробежали мурашки. Слова вылетели из головы.

К счастью, Сказочник заговорил первым:

— Что случилось?

— Тише. Нам запретили разговаривать с тобой. Если меня обнаружат здесь, то забьют камнями.

— Что случилось? — шепотом повторил Сказочник.

Анюта набрала полную грудь воздуха. Была не была.

— Ты утром уходишь. Возьми меня с собой.

— Взять куда?

— Все равно. Здесь мне грозит смерть. Если ты не заберешь меня отсюда, мне придется уйти по твоим следам.

— Ты не знаешь, куда я пойду и зачем.

— Но ты же знаешь, куда пойдешь?

— Да.

— Меня это устраивает.

— Ты меня не знаешь.

— Я видела, как ты относишься к людям. Один раз ты меня уже спас. Не знаю, смогу ли оказаться полезной в пути, но я постараюсь. Я сильная. Я хорошо лазаю по деревьям и по скалам и умею находить пищу. Я не буду тебе обузой. Если б могла, я ушла бы сама, но ты единственный, кто выжил в лесу. Мне все равно придется уйти и замерзнуть. Или снова шагнуть в пропасть. Мне все равно, куда идти, иначе меня ждет гибель. С тобой у меня есть шанс пожить еще немного.

— Почему «немного»?

— Снулая хворь.

— Что это?

— Не знаешь?! Похоже, ты приплыл на тех кораблях, из-за рассказа о которых тебя прозвали Сказочником.

— Анюта, я хочу как можно больше узнать о снулой хвори. Расскажи, пожалуйста. Это важно.

— Легенда гласит, что всемогущий А-Ктин, властелин этих мест, изгнал людей из рая и заставил повиноваться дивам. А-Ктин проклял людей за их грехи, и люди стали болеть. Болезней много, они все разные, но хуже всего — снулая хворь. От нее ничто не спасет. Другие болезни только приближают смерть, а снулая хворь — это