Люди шторма - Сергей Зверев

Гюзель в кабинете не было. Горецкий заметил это сразу, едва конвоир закрыл за ним дверь. С ходу бросился в глаза беспорядок на столе следователя. Папки были положены лишь бы как. Часть документов находилась и вовсе вне папок. Урна, стоявшая сбоку, была забита под завязку канцелярским хламом, окурками и огрызками фруктов. Это все удивляло, так как ничуть не было похоже на аккуратную во всем следовательницу.

За столом сидел Омар. Увидев его, русский с большим трудом удержался от вопроса по поводу «бардака». Удивленный взгляд арестанта подполковник воспринял по-своему.

– Что? Гюзель хотел здесь увидеть? – с издевкой спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: – Нет ее здесь. Мы ведь договаривались с тобой о встрече с глазу на глаз. Только я, ты да Отец нации.

Арсения Алексеевича передернуло от последних слов, а начальник оскалил зубы и ленивым движением руки указал на портрет президента республики, одетого в маршальский мундир.

– Мы с вами ни о чем не договаривались, – промолвил капитан. – Я человек подневольный. Вы приказали – и меня сюда привели.

– Да брось ты, – резко, но без злости перебил Сахатов. – Приказал, не приказал. Какая разница? Это все неважно. Важно то, что у нас с тобой будет серьезный разговор, в который не следует вмешиваться всяким бабам в погонах.

– Думаю, что говорить нам с вами не о чем, – твердым тоном молвил русский. – По крайней мере, до тех пора, пока вы не перестанете нас прятать от официальных диппредставителей, прикрываясь выдумкой об инфекции и карантине.

– Ха-ха. Какой ты у нас павлин. Хвост распустил… Вот только забыл, что условия здесь диктую я, а не ты, – удивительно спокойным голосом проговорил подполковник.

– Да что же вам, в конце концов, от нас нужно? Наркотики на нас повесили. Сами повесили, сами помиловали, сами придумали, что помиловали только наполовину. Не вижу логики, – язвил Горецкий, глядя неприятному собеседнику в глаза.

– Ты аккуратнее в выражениях. А то еще и посягательство на наш конституционный строй припишем, – с адской ухмылкой выдал Омар и неистово расхохотался.

Капитан смотрел на него, не меняя выражения лица. Гэбист перестал хохотать так же неожиданно, как и начал. Причем физиономия его сразу сделалась серьезной. Он выдержал довольно продолжительную паузу, сверля глазами русского. А затем без всяких экивоков заявил:

– Дай мне все ключи от шифров к специальной аппаратуре с твоего судна. Только не отпирайся и не говори, что они тебе неизвестны.

Глаза Арсения Алексеевича гневно блеснули:

– Во-первых, ключи к данной аппаратуре я не знаю. А во-вторых, даже если бы мне и было о них что-нибудь известно, то я бы все равно вам ничего не сказал.

– Да ты так не торопись с ответом, – снова недобро ухмыльнулся Сахатов. – Ты же еще не знаешь условий сделки.

– Да не будет никакой сделки! Можете даже приказать своим прихлебателям растерзать меня на части! – не выдержал и в сердцах закричал Горецкий.

На голос из коридора появился конвоир справиться, все ли в порядке. Омар махнул тому рукой – мол, вали, – а сам продолжил разговор с арестантом:

– Ты зря кричишь. Зря нарываешься на пытки. На кожаные ремни тебя здесь пока никто пускать не будет…

– Ключевое слово «пока»? – перебил его русский.

– Ключевое или замочное – неважно, – уклонился от непонятного ему вопроса подполковник. – Главное то, что самым первым ты здесь не умрешь. Сначала начнут умирать твои друзья. По одному. Понимаешь, о чем я?

– Это грязный шантаж.

Начальник поднялся с места и прошелся по кабинету, изображая задумчивость.

– Называй это дело, как хочешь, только раскодируй аппаратуру, – проговорил он. – Пока дам тебе на раздумье двое суток. Сорок восемь часов. Если не сделаешь то, что я прошу, мои люди начнут вешать твоих моряков. Как выглядит наша виселица и как проходит казнь, ты сегодня сам увидел. Даже немного поучаствовал в ней. Почти что в главной роли. Да? Но тебя сегодня не повесили. Но поверь, моряков твоих мы обязательно повесим, если ты будешь продолжать молчать. И учти, что как только будет повешен первый из них, мы сообщим всему экипажу, почему так происходит.

– Подонок, – прошептал Горецкий.

– Каждый работает так, как умеет. – Сахатов будто и не заметил, что его обозвали. – Я выбрал такой способ. Если ты на самом деле отец своим морякам, то ты должен о них позаботиться. Чтобы живы и здоровы были. Неужели какой-то набор из цифр и букв для тебя более важен, чем их жизнь? Какой ты капитан после этого?

При всей примитивности выбранного приема Омар отрабатывал его виртуозно. Арсений Алексеевич хоть и понимал, что им пытаются манипулировать, но все равно поддавался эмоциям. Все-таки сказывалось напряжение последних дней. «Сделка», предложенная гэбистом, обескураживала своим цинизмом и первобытной кровожадностью. Надо было на что-то решаться. Но на что именно? Капитан «Астрахани» точного ответа не знал. Однако он был уверен, что жизнь своих моряков он никогда на кон не поставил бы. Единственным моментом, за который можно было уцепиться в данной ситуации, являлось время.

– Так сколько, вы говорите, даете на размышление? – после затянувшегося тревожного молчания переспросил русский.

– Сорок восемь часов, – напомнил хитрый собеседник. – Заметь, что не двадцать четыре. И все для того, чтобы ты хорошенько все обдумал, а не делал таких громких заявлений, как вот сейчас.

– Да. Видимо, я погорячился, – заметил кэп. – Я обещаю серьезно подумать над вашим предложением.

– Эх, русские, русские… Какие ж вы непостоянные! – патетично воскликнул Омар и позвал конвоира.

Благодаря рекордным темпам строительства ангар возле тюрьмы был возведен буквально за один день. Уже на следующее утро после постройки там начались работы по непосредственному производству деталей величественного монумента Отцу нации. Несмотря на суматошность, вызванную близким присутствием полицейских, первая проба оказалась впечатляющей. «Отливка вышла на славу», – не просто радовался, а прямо по-детски ликовал скульптор. Все-таки место было избрано весьма удачно. Грунт оказался действительно хорошим и обладал всеми необходимыми для качественной отливки свойствами.

Биязов смотрел на результат отливки фрагмента конской головы и просто не мог налюбоваться. Глаза его были полны неподдельного восторга и светились счастьем.

– Да-а-а-а… – улыбаясь, протянул скульптор. – Что еще человеку искусства надо? Лишь видеть, как твое детище потихоньку из замыслов, набросков и проектов начинает воплощаться в жизнь. Это ведь сродни рождению ребенка. Правда, Максим Сергеевич?

– В любом случае, это потрясающее зрелище, – проникновенным голосом ответил Исаченко. – Когда же все детали будут готовы, а мы приступим к завершающему этапу ее создания, тогда наши сердца будут биться еще быстрее от упоительного трепета, подобного тому, что ощущают истинные творцы.