Грани сна - Дмитрий Калюжный

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 123
Перейти на страницу:

– И так уже… она сбежала… всем смешно…

Им приходилось перекрикиваться, и постепенно Сутолока мрачно замолк. Лавр думал про себя, что надо сделать какой-то тормоз. Даже при небольшом ветре останавливать парусную самоделку было трудно, того гляди ногу сломаешь. И кстати, если при боковом ветре можно было идти вперёд, меняя галсы, то против ветра сани вовсе не шли, а это могло породить проблемы в дальних походах. Это ж получается, самому придётся их тащить! А оказаться без транспорта на диких и пустынных брегах рек этого времени – совсем не то же самое, что на прудах в Москве 1930-х!

Притащив сани обратно к месту старта, они оставили их на берегу: здесь никто не брал чужого без спроса. Лавр нёс на плече снятые с саней скатанные паруса с реями, Сутолока понуро шагал рядом, а потом пробормотал, будто про себя:

– А ежели другую искать, то где? Ведь нету никого…

– Нету, потому что ты видеть не хочешь, – возразил ему Лавр. – Попроси отца с матушкой, они найдут.

– Нет! Чтобы отец выбирал, я не могу.

– А как же без отца? Такого никогда не было.

– Великан! А ты поможешь?

Лавр обрадовался. Кажется, забрезжила возможность избавиться от зануды.

Когда пришли домой, уже сильно вечерело; мороз крепчал. Но в доме топилась печка, были свечи и лучины. Тихо́нька гремела ухватами, разогревая в печи горшки с кашей и мясом. До ужина ещё было время, и Лавр полез в свой сундук за берёстой и чернилами.

Он так и не сумел освоить обычное здесь узелковое письмо, а учёт – чтобы докладывать князю – вести было надо, и Лавр стал для памяти записывать свои дела на берёсте, гусиным пером и чернилами, которые делал сам из сока растений с капелькой мёда. Теперь он, изумляя Сутолоку, распрямил на толстой столешнице большой кусок берёсты, прижал по углам гирями и ножами, и аккуратно нарисовал чернилами графический портрет своей москворецкой знакомицы Печоры.

Тут было всё, что надо: глаза и носик, бровки и пухлые губки; скромный платок на голове и кольца в семь лучей на висках. На всей планете не было в тот год никого, кто бы смог написать такой портрет. Не возникло ещё живописи. В Европе разве что первобытный охотник, растерев охру, малевал пальцем на стене пещеры контуры убитого оленя, да в Китае одинокий мастер пропитывал красками кусок шёлковой ткани…

Сутолока оказался весьма податливым волшебной силе искусства! Увидев портрет, он просто ахнул. А когда Лавр, дорисовав шею и плечи, обозначил верхнюю тесёмку рубахи и, подумав, нанёс ещё маленькую вертикальную чёрточку, долженствующую обозначить имеющуюся у девы грудь, – княжич окончательно сомлел. Спросил слабым голосом, кто она. Ему хотелось необычную девушку, чтобы быть не хуже старшего братца, жена которого – заморская царевна.

– Она дочь гончара, и это нам лепо, – ответил Лавр. – Ведь вся твоя семья – гончары.

– Мой отец…

– Знаю я, кто твой отец, – оборвал его Лавр. – Он князь, а выберут ли когда-нибудь князем тебя?.. А её отец, во-вторых, казначей при князе Омаме, сиречь он господин[21]. Из-за этого-то её и не отдали до сих пор никому! Ей равных нет.

– А-а-а! – дошло до Сутолоки.

– Да-а-а! А сам князь Омам её дядюшка. И чтоб ты знал, она не только считать умеет и узелки вяжет и читает, как та, что предпочла тебе другого, но ещё и на гудке играет так, что заслушаешься.

Это ли решило дело, или лишний штришок на портере девы, но Сутолока согласился. А Лавр в ту же ночь спалил портрет в печи, чтоб не сводить с ума археологов будущего.

На другой день Лавр делал тормоз. Выстругал педаль из деревянной балочки, на конце её закрепил железный коготь, посередине скобу железную на оси прибил, чтобы, когда ногой нажимаешь, коготь в лёд бы впивался и тормозил повозку. Сутолока же весь день вздыхал и о чём-то думал. А Лавр пошёл к Вятко-князю с разговором. Сказал ему:

– Дондеже[22] не женим твоего Сутолоку, он не успокоится.

– Да ведь не хочет он никого, кроме Несмеяны. Совсем сбрендил. Столько невест на свете, а ему подавай ту, с которой в одной избе вырос, на один горшок по ночам ходил.

– Я устрою, что другую схочет. Знаешь ли ты москворецкого князя Омама?

– Конечно.

– А казначея его, гончара Толоку?

– И его знаю. И что дочь его Печора, племянница Омамы, на выданье, мне ведомо. Мы с женою про всех годных невест знаем. А что?

– А то, что Сутолока согласен Печору взять.

– Если правда сие, проси, что хочешь! – обрадовался Вятко.

– Я и так тобою обласкан, Великий государь.

– А, вот что: привезём её сюда, устроим свадебку. А ты посажённым отцом будешь!

– Этого я не хочу, да и не могу. Я ведь не женат – как же мне быть посажённым отцом. Лучше пригласи князя Омама…

Сговорились так. Вятко едет в городец на Яузе будто бы по своим княжеским делам, а вперёд отправят переменных коней, чтобы ждали в вёске на полдороге, в устье Гжелки, где княжеские рыбные ловли. На второй день вослед ему поедут Великан с Сутолокой, а на смену возьмут на Гжелке тех коней, что оставят люди князя. А уж там, как пойдёт.

Назавтра Лавр испытал свой санный тормоз, а Вятко начал собирать гостинцы князю Омаме и подарки родителям невесты. Отправили вперёд переменных коней. Ещё через день Вятко с обозом ушёл в путь, а ехать ему было – день, если скакать также и вечером с факелами. Но он собирался провести ночь на Гжелке, чтобы попасть к князю Омаму к обеду на следующий день.

Днём позже отправились жених с дру́жками. Поднялся сильный ветер, и Лавр велел, что пусть они едут на лошадках, а он на буере, и если что случится – пересядет к ним. Правда, и они, и он везли много подарков – будет ли, куда пересаживаться такому большому Великану…

Тихо́нька зажарила ему курочку в дорогу, да завернула в тряпицу краюху хлеба, да уложила в берестяной туесок медовых огурцов.

Как только вышел на лёд, ветер быстро разогнал его буер, и сани обоза Сутолоки остались позади. Езда с парусами давала большое напряжение на руки, но Лавр, в общем, справлялся. Шёл не по голому льду, а по накатанной снежной дороге вдоль берега. Прикинул, что скорость-то – ого-го! Больше сорока км/час, пожалуй, будет. Эдак он доедет до своего таганского городца засветло.

Часа через три-четыре, на крутом изгибе Москвы-реки его сани слетели с санной дороги, пошли юзом по льду, а в стороне от высокого берега и ветер сильнее; пришлось тормозить, был риск вылететь на берег. Парус не слушался верёвок, его мотыляло в разные стороны, и Лавр бросил верёвки, схватился за реи руками, лишь бы поймать ветер и удержаться в повороте. Накренившись, шёл боком почти уже по краю, сшибая торчащие изо льда сухие ветки и травинки, и тут нанесло откуда-то дыма и гари. А он и отвлечься не мог, прилагая все силы, чтобы не протаранить брошенные на льду у берега сани. Заметил только, что ездоки с них, проваливаясь в снег, лезут наверх, к горящей вёске, и среди них Вятко. С другого берега тоже бежали люди, но они были далеко.

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 123
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?