Опасный винтаж - Рина Осинкина

сидел и грелся на мягком сентябрьском солнышке длинный и тощий очкастый блондин.

Он сидел, вольно вытянув свои длинные ноги и упираясь каблуками туфель-«казаков» в асфальт. На блондине были черные кожаные брюки и кожаная жилетка, тоже, конечно, черная, надетая поверх чего-то, более всего напоминающего майку. Шлем с затененным забралом он держал на колене, еще один болтался на руле. Куцые перчатки с дырками на костяшках и кнопками на запястье.

«Демократично?! – беззвучно заорала Алина, пятясь задом обратно в полумрак подъездного холла. – Это, по-вашему, демократично? Да это вульгарно!»

На ходу она извлекла мобильник и спешно принялась разыскивать в контактах нужный номер. Уф, нашла.

– Егор, приношу свои извинения, – торопливо заговорила она, – у меня тут небольшой форс-мажор. Я задержусь минут на десять. Извините еще раз. Я скоро.

И она влетела в свою квартиру, на ходу стаскивая кроссовки, освобождая шею от консервативной шелковой косынки и выдирая себя из рукавов дорогущего пуловера излюбленной расцветки Кембриджа и Йеля.

Широкие дачные бермуды, окрашенные в песчаный «камуфляж», и вытянутый почти до колен светло-серый вязаный балахон с треугольным вырезом, который когда-то был папкиным джемпером, она нашла сразу. Но что делать с обувью?! Не в кроссовках же идти. Шпильки? Да нет, какие еще на фиг шпильки…

«Степка должен помочь!» – осенило ее, и Алина, по-быстрому заперев дверь, помчалась на третий этаж к Степке Филимонову, которому она иногда помогала разбираться с латынью.

Степке было тринадцать, и он был гимназистом. В его гимназии почему-то решили, что для современного образованного молодого человека мало знать русский, немецкий и испанский. Их грузили латынью. Потому, видимо, что попечительскому совету данной гимназии это показалось круто.

Алина в университете изучала латынь факультативно, всего два или три семестра, но кое-что в голове осталось, и это кое-что все равно было лучше, чем инглиш родителей Степана.

Стремительно одолев два пролета, Алина надавила на кнопку заполошного звонка и давила до тех пор, пока по ту сторону двери не услышала движение.

– Алин, ты чего? – огорошенно спросил Степка, распахивая дверь.

– Ботинки есть? Дай быстро, – переводя дух, торопливо проговорила Алина, втискиваясь мимо Степки в прихожую.

Степка стоял и тупил, и Алина поняла, что без комментария не обойдешься.

– Степ, мне ботинки высокие нужны, на шнурках. Только на сегодня. Дай, не жмотничай.

– Да я и не собираюсь… Вон валяются, бери на здоровье. Только, Алин, размерчик-то у тебя какой?

Алина так огорчилась, что топнула ногой в расхристанной кроссовке. Какой, какой… Тридцать седьмой, какой же. А у этого переростка, наверное, сорок третий.

– А у тебя какой, сорок третий? – решила на всякий случай уточнить она.

– Не, сорок второй пока. А зачем тебе мои ботинки?

Алина чуть не плакала.

– За мной знакомый заехал, – она мотнула головой в сторону кухонного окна. – А у меня кроссовки…

Степка проследовал на кухню и сунул нос между полосок жалюзи.

– Вон твой знакомый? На «Ямахе»?

– Степ, да не знаю я, на чем он! Вон на том монстре черном.

Алина тоже подошла к окну, и теперь они смотрели через жалюзи оба.

– Баушка! – вдруг заорал Степка. – Ба! Дай Алине свои баретки!

Отворилась одна из дверей, выходящих в прихожую, и из нее выглянула Евгения Михайловна, бабушка Степки и родительница Степкиного отца. Бабушка Евгения Михайловна была одета в лосины под анаконду и просторную оранжевую футболку с надписью «Мир инструмента-2012».

На досуге она любила прошвырнуться с подругами-пенсионерками по промышленным выставкам в Экспоцентре или Сокольниках, кося под матерую бизнес-леди и собирая жатву из календарей и авторучек, хотя ни то, ни другое ей на фиг было не нужно. Сын Степан был владельцем не то спортзала, не то фитнес-центра и мог купить дорогой маменьке сколько угодно календарей и ручек.

– А зачем тебе мои баретки, деточка? – спросила она величественно, снимая с носа пенсне на золотой цепочке. Она любила понты.

Алина не знала, что ей ответить. Ведь это Степан решил, что ей нужны бабушкины баретки. А сама Алина эти баретки и в глаза не видела.

– Ба, да ты посмотри, какой крутой кент за ней заехал, а у нее кроссовки!..

Евгения Михайловна тоже проследовала к окну.

– Вон тот, на «БМВ»?

– Баушка, ну какая же это «БМВ»? Это «Ямаха»!

– Н-да? А выглядит как «БМВ». Ну ладно. Я поняла суть проблемы. Действительно, кроссовки как-то не очень. Сейчас принесу.

И Степанова бабушка принесла отличные замшевые ботиночки: высокие, с круглыми мысами, школьным каблуком и на шнурочках.

– Не жмет? – спросила она озабоченным тоном.

Алина потопала ногой. Все отлично. И беленькие носочки пригодились.

– Только ты знаешь, Лина, чего-то в твоем облике недостает, – раздумчиво произнесла Евгения Михайловна. – Степ, тащи тот свой ремень быстро.

Степка метнулся в свою комнату. Вернулся, держа в руках старый армейский ремень со звездой на пряжке.

Группа поддержки перепоясала Алину ремнем поверх джемпера. Евгении Михайловне опять что-то не понравилось, и она, отойдя на несколько шагов назад, рассматривала результат, недовольно сморщившись. Степка ерошил волосы на затылке.

На шум из гостиной с Плюхой под мышкой вышла Лизавета, мама Степана и Евгении Михайловны сноха. Плюха была мелкой псинкой, которую в момент покупки все считали пуделем.

– На свидание собралась? – спросила Лизавета Алину, размещая Плюху на барной стойке. – Прическа у тебя какая-то… нестильная. Нужно прикрыть.

С этими словами она полуобернулась в сторону гостиной и прокричала:

– Степочка, можно тебя на минуточку?

Подчиняясь просьбе, вышел Степан, Степанов папаша.

– Степ, а дай Алине на время свою фуражку! – приказала ему Лизавета. – Девочке на свидание надо, а с головой беда. За ней такой мачо приехал, ты видел? Я из своего окна его рассмотрела, – пояснила она для присутствующих. – Не староват он для тебя, дорогая?

Алина ее не расслышала.

Степанов папаша тоже сходил посмотреть на Егора. Хрюкнул одобрительно, рассмотрев его транспорт, сказал:

– Жесть. Крутой перец. На «Харлее» катается.

Вновь разгорелся спор.

– Какой это «Харлей»? – надрывался Степка-младший. – Ты такие дуги у «Харлея» своего видел? Это «Ямаха», ясный пень!

– Ты еще «Ява» скажи, – насмешничал старший. – Посмотри на «фартук», глупышка. Видишь, у него «фартук» какой? А какой бак?..

Алина маялась. Лизавета быстро прекратила базар, вытолкав мужа за головным убором.

– А не велик он? – с сомнением спросила Евгения Михайловна, поправляя картуз на Алининой голове.

– Ну, кто так носит? Мама, что вы девочку уродуете?.. – возмутилась Лизавета и перевернула картуз козырьком назад. – Великоват, но так не соскочит. Алин, заколка только мешает, пусть волосы падают свободно.

Свекровь поджала губы, но тут ее осенила новая идея, и она весомо произнесла:

– Я знаю, что нужно еще! Нужен нюанс.