Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

Во всяком случае, студент Эрнст Бирон просидел под арестом несколько месяцев, после чего его отпустили с миром (хотя был вынужден никогда больше не появляться в Кёнигсберге). А убийства своих граждан городские суды и городская полиция никогда не жаловали, и очень трудно представить, чтобы они «покрывали» студента, да ещё студента из нищей и дикой Курляндии.

Так что и эта быль, очень может быть, молодцу и не в упрек.

Бирон был не воспитан, груб, не образован, примитивен? Несомненно! Его портреты, даже портреты придворных живописцев, показывают грубое, надменное лицо, наглое и неинтеллигентное, высокомерное и пошлое.

Но можно подумать, Анна Ивановна была утонченной, прекрасно образованной женщиной!

«Императрица Анна толста, смугловата, и лицо у неё более мужское, нежели женское. В обхождении она приятна, ласкова и чрезвычайно внимательна. Щедра до расточительности, любит пышность чрезмерно, отчего её двор великолепием превосходит все прочие европейские. Она строго требует повиновения себе и желает знать все, что делается в её государстве, не забывает услуг, ей оказанных, но вместе с тем помнит и нанесенные ей оскорбления. Говорят, что у неё нежное сердце, и я этому верю, хотя она и скрывает тщательно свои поступки. Вообще могу сказать, что она совершенная государыня…»

— это все писал испанский дипломат герцог де Лириа. Очень чувствуется, что герцог отлично знал об обыкновении Тайной канцелярии читать письма иностранных дипломатов и потом зачитывать самые интересные выписки самой императрице, особенно те места, где речь шла о ней.

Но и у герцога, если умело прочитать меж строк, портрет получается скорее устрашающим, чем привлекательным. Графиня Наталья Шереметева, побывавшая вместе с мужем в Сибири по воле Анны, оставила, наверное, не беспристрастное, но, кажется, более свободное от дипломатии описание:

«…престрашнова была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше и чрезвычайно толста».

С портретов Анны Ивановны смотрит женщина ничуть не более умная или культурная, чем Эрнст Бирон. Те же тяжеловесные, несколько туповатые черты лица, то же глупо–надменное выражение, и даже нижняя губа оттопырена так же идиотически–высокомерно.

Давно известно, что супруги со стажем даже внешне начинают походить друг на друга, и на портретах Эрнста Бирона и Анны Романовой мы видим прекрасную иллюстрацию этого. Только вот брезгливо оттопыренная нижняя губа есть у Анны и на самых ранних портретах, задолго до знакомства с Бироном. Портретов Бирона… ну, скажем, в 20 или в 25 лет я не видел, и пока не увижу, позволю себе считать — царственная любовница очень существенно воспитывала Бирона… Если и в меньших масштабах, чем он её, то, во всяком случае, в сравнимых!

Бирон плохо влиял на царицу, потому что был грубиян и обожал крепкие напитки (есть и такое мнение)?

Да, Бирон любил пить и курить, а Анна Ивановна не курила, не любила вина и совсем не жаловала пьяниц. Но вот свидетельство очевидца, иностранного посла:

«Способ, которым государыня забавлялась сими людьми (своими шутами. — А. Б.), был чрезвычайно странен. Иногда она приказывала им всем становиться к стене, кроме одного, который бил их по поджилкам и через то принуждал их упасть на землю. Часто заставляли их производить между собой драку, и они таскали друг друга за волосы или царапались даже до крови. Государыня и весь её двор, утешаясь сим зрелищем, помирали со смеху».

Обратите внимание на весьма важную деталь — дикие забавы шутов «утешают» вовсе не одну Анну, а весь её двор, то есть людей, предки которых известны порой века с X или с XIII. Что бы ни думали о себе Рюриковичи и Гедиминовичи, их вкусы ничем не выше вкусов Анны. Привычку же окружать себя беспрерывно орущими и прыгающими шутами Анна отнюдь не переняла от Бирона, а привезла из родительского дома — дома её матери, Прасковьи Фёдоровны, в девичестве Салтыковой.

Но главное, где же здесь, скажите на милость, грубый немчик, несущий дикие нравы в культурную страну?! Бирон предпочитал смотреть на лошадей, на скачки и сам неплохо скакал (хотя для жокея был чересчур тяжел и массивен). И эти его развлечения, уж конечно, приятнее забав «утонченного» двора Анны Ивановны.

По части образования и общей культуры любовники друг друга стоили, а в плане умственных способностей и практических знаний Бирон, несомненно, стоял куда выше. Он–то по–русски говорил и, как должна работать государственная машина, представлял себе вполне четко.

У него не было того ума, которым нравятся в обществе и в беседе, но он обладал некоторого рода гениальностью, или здравым смыслом, хотя многие отрицали в нем и это качество. К нему можно применить поговорку, что дела создают человека. До приезда своего в Россию он не знал даже названия политики, а после нескольких лет пребывания в ней знал вполне основательно все, что касается до этого государства… Характер Бирона был не из лучших:

«высокомерный, честолюбивый до крайности, грубый и даже нахальный, корыстный, во вражде непримиримый и каратель жестокий».

Бирон жесток; его жестокость и привычка к крови стала причиной безысходного кошмара бироновщины?

Но у нас нет никаких причин считать, что Бирону нравилось унижать кого–то, наказывать или бить. Он не был добрым человеком, но не был и жестоким. Во всяком случае, как бы ни был он «во вражде непримиримым и карателем жестоким», но и не любил смотреть на казни и пытки, тем более никогда не пытал и не избивал собственноручно. А необходимую при бироновщине грязную работу охотно переложил на Андрея Ивановича Ушакова — обер–палача с огромным, еще с петровских времен, стажем.

Вот Анна Ивановна очень любила унижать. Её шуты не только дрались между собой или били друг друга (то есть юмор строился на том, что кому–то причинялись неудобства или боль), но и дружно кидались на всякого свежего человека, с чем бы он ни входил к императрице. Был ли это царедворец, вошедший с докладом, гонец из действующей армии или иноземный посол, шуты оплевывали его, ругали, обзывали мерзкими словами, пугали неожиданными рывками или делая «козу» в нескольких сантиметрах от глаз. Когда человек шарахался, пугался, старался не запачкаться об шутов, игравших самыми натуральными какашками или делавших вид, что мочатся на вошедшего, императрицу это особенно радовало. Между прочим, с иностранными послами так не поступали, но на «своих», случалось, шуты действительно мочились, и это вызывало просто судороги восторга у царицы и её ближайших наперсников.

То есть «смешным» было унижение человека, его отвращение и испуг.

Бирон любил так называемый «клозетный» юмор, и тут приходится видеть довольно типичную германскую черту — большинство даже очень культурных немцев находят очень смешным всё, связанное с испражнениями и мочеиспусканием. Но Бирон не переходил от теории к практике: под воздействием водки рассказывал какую–нибудь мелкую гадость в духе «Красной плесени», — например, как мекленбургский рыбак накакал в саду у священника, а пастор не понял, что это такое, взял в руки и понюхал. Рассказывал и сам разражался идиотским хохотом, но тут смешными была глупость священника и сама какашка в его саду, а не унижение священника и не пугание священника какашками.