Коала - Лукас Бэрфус

Выстроившись гуськом, они наоступь прокладывали путь наверх меж камней и худосочных кустарников, по колено утопая в рыхлом песке. К тому же то и дело приходилось увертываться от падающих камней, каждый из которых норовил переломать им руки-ноги.

Теперь подъем шел очень медленно. Надо было обходить огромные, в дом вышиной, каменные глыбы, которые, к тому же, держались в песке на честном слове и при малейшем прикосновении могли с грохотом обрушиться вниз, в долину, увлекая за собой скалы еще больших размеров. Люди не знали, за что цепляться, хватались за иссохшие корневища, иной раз по три, по четыре человека висели на одном таком отростке толщиною не больше пальца.

Наконец, на пятачке кустистого перелеска устроили привал. Окидывая взглядом убегающие вдаль горные цепи, все эти первозданные просторы бескрайних, безлюдных земель, Баралье замирал от упоения и страха. Смутное предчувствие, что ему никогда не найти проход через эти горы, боролось в нем с мыслью, что вот оно, перед ним, — то отнюдь не худшее место на свете, где не грех и умереть.

Еще полчаса они пытались приблизиться к вершине, но тщетно, однако Баралье не сдавался. Не столько из уверенности в успехе, сколько желая собственным упорством подать людям пример, он шел и шел вперед, пока не пришлось карабкаться на четвереньках и он в кровь не ободрал себе руки и колени о шершавые, рубцеватые скалы. Но тут перед ними неодолимой преградой и крахом всех надежд вдруг воздвиглась отвесная стена. Еле живые от усталости, они в сокрушенной оторопи взирали на эту нависающую над ними громаду, изборожденную морщинами расселин, зияющую дырами пещер, где нашли себе вольготное пристанище дикие собаки.

Баралье послал в разведку двух человек — поискать, нет ли обхода, хотя и понимал, что это ничего не даст, а сам сел, после чего и все остальные дружно опустились на землю, блаженно вытянув ноги. Больше всего они надеялись, что эти двое проплутают подольше и дадут им вожделенную передышку, однако не прошло и минуты, как все вздрогнули от гулкого выстрела. Но ни один не шевельнулся, пока не появились разведчики, неся на плечах вверх лапами подстреленного кенгуру: с запрокинутой морды зверя капала кровь. Никакого обхода они не нашли, Баралье, впрочем, прекрасно знал, что они и не искали, единственным их помыслом было сорвать эту клятую экспедицию как можно скорей. Баралье решил, что на сегодня с них хватит, задумав на следующий день попытать счастья в западном направлении, где, как мнилось ему, их ждет распадок в тридцать миль открытого пространства.

Начали спуск. Баралье продвигался медленно, с трудом превозмогая боль в ссаженных, разбитых ногах. Один из людей поддержал его под руку, но даже в этом жесте француз усмотрел не желание ему помочь, а скрытый упрек и призыв одуматься, уразуметь вздорность и бессмысленность затеянного им предприятия. Боль и усталость омрачали его мысли. Вот и фазаны, при малейшем шорохе взлетавшие на деревья, казались ему теперь зловещим предзнаменованием, недобрым знаком самой природы, что он ничего, кроме тревоги и беспокойства, в эти края не принес и рано или поздно за это поплатится.

Они уже спустились в лощину, когда Бунгин заметил невдалеке дымок. Знаком призвав всех не шуметь, сам он крадучись двинулся к костру, вокруг которого сидели несколько туземцев, поджаривая себе динго. Завидя Бунгина, они схватились за копья и сразу на него бросились, но при виде Баралье с его отрядом, а особенно при виде ружей остановились. Француз велел Гоги перевести, что у них нет враждебных намерений, так что пусть спокойно сядут и продолжают трапезу. Хотя воды у них еще было достаточно, он, чтобы завязать разговор, спросил, далеко ли до ближайшего источника. Один из туземцев, поднявшись, махнул рукой куда-то на север, и поначалу показалось, что напряжение улеглось. Гоги присел невдалеке от туземцев, не выпуская, впрочем, из рук ружья. Он явно давал понять всей компании, что умеет с этим оружием обращаться. Его, однако, никто не желал замечать, и Валларра позвал Гоги обратно и усадил рядом с собой. Остальные теперь метали в Гоги злобные взгляды и кусали губы. В конце концов он встал и вернулся к Баралье, кипя от ярости. Главным среди туземцев оказался некий Гоондел, еще одного звали Моотик, и он, как выяснилось, единственный из всех знает, как пройти к селению по ту сторону гор. Однако рассказать отказывался, даже когда Валларра принялся его упрашивать, Баралье так и не мог уразуметь, почему тот заупрямился, но чутье подсказывало ему, что это как-то связано с его проводником. Взгляды, которые бросали на того туземцы, очень ему не нравились, а когда их угощали мясом, единственным, кого обошли, оказался опять-таки Гоги. Туземцы из его отряда ели мясо молча, и поделиться с Гоги ни один не рискнул. Обратившись к проводнику, Баралье попросил объяснить, что происходит, но Гоги только тряс головой и умолял сейчас же, немедленно уходить отсюда, от этого, мол, зависит его жизнь. А если они останутся здесь на ночь, ночь эта станет для него последней. Тщетно Баралье пытался ему внушить, что опасаться нечего, что он даст команду разбить лагерь не здесь, а вдалеке, и что возвращаться к основной стоянке они будут другим путем, чтобы Гоондел их не выследил. Все это Гоги не успокаивало, и только когда Баралье, осерчав, по всей строгости потребовал от проводника раскрыть причину его страхов, тот признался, что совершил преступление в своем племени. Какое именно преступление, он не сказал, но ему пришлось бежать, и в конце концов он нашел защиту как раз у этого Гоондела. Под его покровительством он некоторое время жил, охотился вместе с людьми его племени, и добычу с ними делил, пока не прошел достаточно долгий срок, и он решил, что можно к своим соплеменникам вернуться. А они, казалось, и вправду про вину его, в чем бы она ни состояла, напрочь забыли, никто ему старое и словом не помянул, все оставили его в покое. Однако как-то раз мужчины племени поймали молодую женщину, а та оказалась сестрой этого самого Гоондела, так они привязали ее к дереву, долго истязали и замучили до смерти. А потом съели, добавил в заключение Гоги, и он не сомневается, что теперь Гоондел намерен ему за это отомстить. Опешивший Баралье не знал, что и думать, что в этой истории правда, а что обычные туземные враки, однако враждебность, причем явная, была буквально разлита в воздухе, а потому он рассудил, что лучше будет уйти от этого места подальше. Решено было возвращаться в лагерь, пополнить там запасы, а уж после попробовать разведать еще одно направление. Но то, что все это приходится делать из-за Гоги, приводило француза в ярость, он зло насмехался над проводником и прилюдно обзывал того трусом несчастным.

Однако Бунгин захотел остаться, намереваясь, если Баралье верно понял его косноязычные объяснения, искать вместе с Гоонделом женщину, которую тот ему якобы обещал, а она убежала в лес. Как бы там ни было, но француз был только рад избавиться хотя бы от этого лишнего рта.

Двинувшись в путь, они уже немного погодя обнаружили, что Моотик и несколько его людей идут за ними следом, на расстоянии не более двухсот метров, вооруженные, более того, с копьями наизготовку. Люди в отряде встревожились, но Баралье приказал, не обращая внимания, идти дальше, и только Гоги то и дело останавливался и пристально вглядывался в преследователей, ловя каждое их движение. Уставясь в темноту, он бормотал что-то бессвязное. Как выяснилось, он не сомневался, что Моотик их всех перебьет. Теперь уже все в отряде обзывали его трусом, полагая, что он помешался рассудком, и Баралье тоже этого не исключал.