Год зеро - Джефф Лонг

Она подняла руки в стороны. Произошло нечто удивительное. Как только ее кисти оказались вверху, за спиной вдруг вспыхнули и тут же пропали радужные крылья. Ее плоть преломила свет, как призма. Она обратила лицо к солнцу, и все тело ее засветилось радугой.

— Что же это за чудо? — ахнули в толпе.

Кто-то, возможно, и признал бы ее, даже в таком виде, будь она дочерью острова. К тому же никто в этом городе никогда не встречал Медею, пятую жену Никоса Энгатроменоса. Каким бы прекрасным ни казалось ее тело — здесь она была чужой.

Старушка, вся в черном, осмелилась выйти вперед. Судорожно сжимая четки, она протянула руку и коснулась ангела. Неземное создание подняло руку и слепо повернулось к старухе. По толпе прошелестел ропот.

Старая женщина приблизила к ней свое лицо и что-то решила про себя. Она опустилась на колени и проговорила:

— Evloyite[22]. — Обычно это слово использовалось монахами как приветствие. Она повторила его и попросила: — Благословите меня.

На черном одеянии старушки зажглась радуга.

Людей охватил религиозный экстаз. В коллективном сознании гостья предстала ангелом, спустившимся с небес.

И это слово побежало по толпе. Сотни людей потянулись ближе — преклонить колена, протянуть руку и коснуться ее. Те, кому посчастливилось пробраться вплотную, осеняли себя бусинками ее пота. Другие отрывали кусочки своих одежд и прикладывали их к ее чудотворной плоти.

В 12.10 со стороны моря долетел гудок. Швартовщики, торговцы, водители такси и хозяева кафе отделились от толпы, чтобы встретить полный туристов паром из Бриндизи.

Медея пела им. Она вся сияла и искрилась. О двух ногах, под крылами света пришла встречать своих курьеров чума.

Нью-Мехико.

Сентябрь. Четыре месяца спустя

Желтый школьный автобус вырвался из толпы. В подтеках яичного желтка, пятнах от пейнтбольных шариков и брызгах крови, он выглядел пришельцем из психоделического сна — машиной времени из эры Водолея. Эббот огляделся вокруг. Возможно, кое-кто из его спутников, смотревших в окна, в прошлом были «детьми цветов» — немытые волосы, затертые джинсы… Сейчас же они — интернациональная группа ученых, следующая по пути в Месу, больше известную как Национальная лаборатория Лос-Аламоса.

Все места в автобусе были заняты. Молодые и старые, богатые и бедные, чудаковатые и обыкновенные — все они привыкли ощущать себя на переднем краю исследовательских битв. Отсюда, с задних сидений, Эббот разглядывал бобрики вытравленных светлых волос и проколотые уши, длинные космы, лысые макушки, похожие на тонзуры монахов, тоненькие шейки, борцовские плечи, буйные кудри «сумасшедший ученый» и дорогие химические завивки — мужские и женские. Были среди них утонченные космополиты, умеющие вести за ужином витиеватые беседы. Встречались и те, кого склонность к самоанализу и природная застенчивость лишали дара речи. Некоторые обожали Баха, кто-то — Паффа Дэдди. Многие преподавали в университете или руководили лабораториями, субсидируемыми государством либо частным бизнесом. Кто-то открыл филиал и истратил десятки миллионов на свои биотехнические начинания. Большинство же составляли биологи, обычно люди более светские и основательные, чем, скажем, математики или физики, специалисты по теории элементарных частиц. Эббот считал, что причина этого — в их близости к живым существам, вне зависимости от размеров последних. В том или ином смысле, биологи управляли мирской суетой. Это не давало им соскользнуть в ирреальность.

Эббот руководил Национальной Академией наук. Недавние беспорядки бросили на него тень. Он организовал ученым короткий отдых — дал вкусить тихой жизни Юго-Запада. Ранчо Энкантадо — курорт к северу от Санта-Фе. Как-то раз здесь останавливался далай-лама: в вестибюле даже висел его снимок в ковбойской шляпе. В первые два дня слушали научные доклады, показывали фотографии и катались верхом на лошадях. Этим утром ученые встали рано, позавтракали оладьями с яичницей, сели в автобус и въехали прямо в эту ревущую и свистящую толпу, поджидавшую их на шоссе 40.

В ненависти толпы сомнений не было. Демонстранты выдерживали яйца на солнцепеке несколько дней, дав им как следует протухнуть. Сернистым газом пахло даже от полицейских, сидевших на корточках в дверном проходе автобуса. С бронежилетов похожих на черепашек-ниндзя стражей порядка обильно стекали неоновая краска и кашица гнилых продуктов, а ученые отворачивались, стараясь держаться от них подальше. Краска и гнилье — это так, озорство, думал Эббот. А вот кровь — опасная угроза. Это была человеческая кровь, по пинте собранная у радикальных анархистов. Во времена разгула СПИДа и гепатита С плескать в людей кровью — не пустые разглагольствования, а самый настоящий терроризм.

Газеты расценят это как очередную демонстрацию против генной инженерии. Завзятые сторонники мира подвергнут критике как проявление насилия, однако осудят злодеев-ученых. Шериф будет подчеркнуто сдержан, губернатор примется расточать извинения. Театр, одним словом. Эббот отлично знал работу этого механизма. Кто-то сидящий очень высоко дал команду нагнать страху божьего на видных деятелей «Генома XXI», двадцать первого симпозиума Проекта генома человека.

Эббот мысленно перебирал своих вероятных врагов. В сенате продолжается жестокая грызня из-за сокращений бюджета. На ученых смотрят как на паразитов. Выступая от имени избирателей своего округа, сенатор Джимми Роллинз из Канзаса, недоумок и дешевый плагиатор, опять взбеленился и брызгал слюной. Вполне вероятно, это лоббисты Европейского союза препятствуют поставкам в свои магазины генетически модифицированной пищи. Или фермерские союзы выбивают себе займы.

— Не изводи ты себя так, — сказала соседка Эббота, на именном жетоне которой значилось: «Элис Голдинг, КУ».

«КУ», пожалуй, было чересчур скромно. Калифорнийский университет сам по себе целая империя, включающая и Лос-Аламос. Окаменевший комок жевательной резинки прилип к стене рядом с ее клетчатой юбкой. Она легонько похлопала Эббота по руке.

— Время такое, Пол.

Ее густые с проседью волосы были стянуты в толстый «конский хвост». На лице играл яркий свет низкого утреннего солнца: в его сиянии терялись морщинки от смеха в уголках глаз. На мгновение Элис сделалась лет на тридцать моложе, превратившись в ту девушку, с которой Эббот познакомился, по иронии судьбы, на бурной демонстрации против войны во Вьетнаме. Она училась тогда в Корнельском университете, он — в Массачусетском технологическом институте. Все они были полны отваги в тот день и в ту ночь.

— Это были не какие-нибудь фундаменталисты или противники абортов, — зло проворчал он. — Ты же видела их лозунги. Банда луддитов, противников прогресса: Гринпис, «Земля прежде всего», «Люди за права животных», наемники АФТ-КПП[23]. Толпа линчевателей.