Земля без людей - Алан Вейсман

Всего лишь 6000 лет назад то, что теперь является крупнейшей неполярной пустыней, было зеленой саванной. Крокодилы и гиппопотамы барахтались в многочисленных реках Сахары. Затем орбита Земли претерпела очередное периодическое изменение. Наша наклонная ось выпрямилась менее чем на полградуса, но достаточно, чтобы сдвинуть дождевые облака. Одного этого не хватило бы для превращения лугов в песчаные дюны, но в сочетании с человеческим прогрессом столкнуло то, что становилось засушливой зоной кустарников, в климатическую пропасть. За два предыдущих тысячелетия в Северной Африке Homo sapiens перешел от охоты с копьями к выращиванию среднеазиатского зерна и разведению скота. Он грузил свои пожитки и себя самого на недавно прирученных потомков американских копытных, удачно эмигрировавших до того, как их родственники погибли в холокосте мегафауны, – на верблюдов.

То, что Сахара за последнее время разрастается так быстро и пугающее – местами на 3–4 километра в год, – происходит из-за неудачного стечения обстоятельств.

Верблюды едят траву; траве нужна вода, как и посевам их хозяев, щедрость которых привела к буму рождаемости людей. Большему количеству людей требовалось все больше табунов, пастбищ, полей и больше воды – и все это в самое неподходящее время. Никто не мог знать, что дожди сместились. Так что люди и их стада уходили все дальше и объедали траву все сильнее, считая, что погода вернется к своему прежнему состоянию и что все вырастет снова, как было всегда.

Но этого не произошло. Чем больше они потребляли, тем меньше влаги испарялось к небесам и тем реже шли дожди. Результатом стала жаркая Сахара, какой мы ее знаем сегодня.

Только раньше она была меньше: за последнее столетие выросла численность африканского населения, а также его скота, а теперь повышается еще и температура. И это оставляет непрочные государства, расположенные в Сахеле к югу от Сахары, на грани занесения песками.

Дальше к югу экваториальные африканцы несколько тысячелетий пасли животных и охотились на них еще дольше, но дикая природа и люди здесь получали друг от друга взаимную пользу: в то время как такие пастухи, как кенийские масаи, оберегали стада среди пастбищ и источников от львов, держа копья наготове, дикие животные шли рядом, чтобы воспользоваться защитой от хищников. За ними, в свою очередь, двигались их компаньоны – зебры. Кочевники экономили, нечасто питаясь мясом, научившись жить на молоке и крови своих животных, получая кровь из яремных вен, прокалывая и потом крепко запечатывая их. И только когда засуха сокращала количество корма для их стад, они возвращались к охоте или торговали с племенами бушменов, все еще живущих за счет дичи.

Подобно нашим родственникам-шимпанзе, мы всегда убивали друг друга с целью завладеть территорией и женщинами.

Этот баланс между людьми, флорой и фауной начал сдвигаться, когда люди сами стали добычей – или, точнее, товаром. Подобно нашим родственникам-шимпанзе, мы всегда убивали друг друга с целью завладеть территорией и женщинами. Но с началом работорговли мы свели себя к чему-то новому: к урожаю на экспорт.

Отпечаток, оставленный рабством на Африке, особенно заметен в юго-восточной Кении, в кустистой местности, известной под названием Тсаво, со странным пейзажем из лавовых потоков, крученых акаций с плоскими кронами и баобабов. Поскольку здешние мухи це-це не позволяли заниматься разведением скота, Тсаво оставалась охотничьими угодьями для бушменов ваата. Они охотились на слонов, жирафов, африканских буйволов, различных газелей, антилоп-прыгунов и других полосатых антилоп: куду, с удивительными рогами, поднимающимися штопором на метр.

Местом назначения черных рабов из Восточной Африки была не Америка, а Аравия. До середины XIX века город Момбаза на побережье Кении служил портом отправки человеческой плоти, конечной точкой длинного пути арабских работорговцев, силой захватывавших свой товар в центральноафриканских деревнях. Караваны рабов шли босыми ногами к югу от долины разломов, подгоняемые вооруженными похитителями верхом на ослах. По мере приближения к Тсаво росла жара и собирались мухи це-це. Рабы, стрелки и те пленники, которые переживали это путешествие, направлялись к укрытому тенью фиговых деревьев оазису Мзима Спрингс. Его артезианские озера, заполненные черепахами и гиппопотамами, обновлялись ежедневно 200 миллионами литров воды, бьющей из пористых вулканических холмов в 50 километрах отсюда. На несколько дней рабовладельческие караваны задерживались здесь, платя охотникам ваата за пополнение их запасов. Маршрут рабовладельцев был также маршрутом торговцев слоновой костью, и каждого встреченного слона убивали. С ростом спроса на слоновую кость ее цена превысила цену на рабов, и те стали цениться преимущественно как носильщики бивней.

Рядом с Мзима Спрингз есть еще один выход воды, образующий реку Тсаво, текущую к морю. Трудно устоять перед дорогой вдоль нее, обрамленной тенистыми рощами желтокорой акации и пальм, но ценой часто была малярия. За караванами шли гиены и шакалы, а львы Тсаво приобрели репутацию людоедов, обедавших брошенными умирающими рабами.

Пока в конце XIX века британцы не положили конец работорговле, тысячи слонов и людей погибли вдоль пути работорговцев и добытчиков слоновой кости между центральными равнинами и аукционной плахой в Момбазе. После закрытия тропы рабов началось строительство железной дороги между Момбазой и озером Виктория, истоком Нила, необходимой для контроля британских колоний. Голодные львы Тсаво приобрели международную славу, пожирая сотрудников железной дороги, иногда запрыгивая на поезда, чтобы их поймать. Их прожорливость стала темой легенд и фильмов, забывавших упомянуть, что этот голод порожден недостатком другой дичи, убитой для питания кавалькады порабощенного человеческого товара за тысячу лет.

После отмены рабства и строительства железной дороги Тсаво стала покинутой, заброшенной местностью. Без людей ее дикая природа начала потихоньку возвращаться, а следом за ней и вооруженные люди. Между 1914 и 1918 годами Британия и Германия, ранее договорившиеся поделить большую часть Африки между собой, развязали Великую войну по причинам, казавшимся в Африке еще более сомнительными, чем в Европе. Батальон немецких колонизаторов из Танганьики – современной Танзании – несколько раз взрывал британскую железную дорогу Момбаза – Виктория. Стороны устраивали стычки среди пальм и желтокорой акации вдоль реки Тсаво, питаясь дичью и умирая от малярии в той же степени, что и от пуль, только пули имели к тому же обычные убийственные последствия для диких животных.

И снова Тсаво опустела. И опять, в отсутствие людей, сюда пришли животные. Эретия анаква, покрытая желтыми плодами размером с блюдце, заполнила бывшие поля сражений Первой мировой войны и дала приют семьям павианов. В 1948 году, отметив, что людям больше не для чего использовать Тсаво, Британия объявила самый оживленный путь работорговцев заповедником. Два десятилетия спустя здесь жило 45 тысяч слонов – крупнейшая популяция в Африке. Однако это продлилось недолго.

Когда взлетает белая одномоторная «Cessna», под ее крыльями открывается один из самых нелепых видов на Земле. Огромная саванна внизу – Национальный парк Найроби, где антилопы канна, газели Томпсона, белохвостые дрофы, жирафы и львы прижаты к стене массивных высоток. За этим серым городским фасадом начинаются одни из крупнейших и беднейших в мире трущоб. Найроби столько же лет, сколько железной дороге, которой требовалось депо между Момбазой и Викторией. Один из самых молодых городов на Земле, он, скорее всего, будет среди первых в очереди на исчезновение, потому что даже новые постройки здесь быстро начинают осыпаться.