Кремль 2222. Ховрино - Дмитрий Силлов

…Тетива сухо щелкнула, отправляя стрелу в стремительный полет…

Удар был неожиданным, будто ворона, сбившись с пути, в грудь клювом ткнула. Богз опустил глаза. Нет, не ворона. Хуже. И кольчуга, собственноручно плетенная из проволоки, не спасла. Плохая проволока, ржавая, порвалась. И теперь из груди вожака вормов, пробитой стрелой, частыми толчками выливалась кровь. Так бывает, когда сердце бьется часто-часто, словно подстреленный хоммут, издыхающий в агонии.

Богз вздохнул. Жалко подыхать, когда только-только стал вожаком племени. Но придется. С сердцем, пронзенным насквозь, по-другому не бывает.

Вождь вормов вздохнул еще раз – и рухнул на землю мертвым.

Сильный и ловкий ворм, успевший увидеть, куда улетела последняя стрела лучницы, торжествующе взревел. Ясное дело, кому теперь достанутся все трофеи дохлого Богза! И бабы его тоже понятно чьи теперь. Пусть только кто-то попробует рыкнуть что-нибудь против! Осталось только убить эту ловкую хомо и ее нежным мясом отпраздновать победу нового вождя!

Но сильному и ловкому ворму не повезло. В правой руке лучницы оказался небольшой предмет. Ворм видел такой однажды. Он валялся рядом с обглоданным кем-то скелетом хомо, проржавевший насквозь и ни на что не годный.

Но тот, что был в руке лучницы, выглядел намного новее. Он отливал черным металлом и почему-то выглядел опасным. Хотя что может быть опасного в небольшом куске железа, пусть даже отполированном до блеска? Неужто эта глупая хомо хочет им защититься от настоящего воина, почти вождя, который вот-вот вонзит в нее свои когти?

Додумать мысль мутант не успел, схватить лучницу – тоже. Странный кусок металла полыхнул огнем. В голову ворма ударило, как от целой баклаги хорошего самогона. А потом он увидел знакомый обгрызенный хвост Богза, уходящего куда-то вверх по туманной дороге. Будто почуяв что-то, вождь остановился, обернулся и, оскалившись в ухмылке, знакомой до тошноты, почесал грудь, из которой торчала стрела, оперенная вороньими перьями. После этого Богз поманил ворма пальцем – мол, пошли, недалеко уже. И тот обреченно поплелся за вожаком, понемногу осознавая, что теперь ему вечно придется быть вторым в Краю Вечной войны. И никогда уже не стать первым.

* * *

Трофейный «макаров» тявкнул еще четыре раза, в сумме сократив отряд вормов на пять боевых единиц. Напиравшие задние вынуждены были притормозить, ибо передние внезапно превратились в безвольные куклы, рухнувшие под ноги собратьям.

Цель была достигнута. Пистолет подарил девушке несколько драгоценных мгновений для того, чтобы сунуть лук в налучье, а пистолет – в кобуру и выхватить два коротких меча. Время стрельбы прошло, настала пора ближнего боя. Патроны в «макарове» еще оставались, но проблему они бы не решили – мутантов было слишком много.

Возможно, в другое время вормы подумали бы десять раз, стоит ли овчинка выделки. Уже и так почти четверть племени полегла ради двух кусков мяса – наверняка сладких на вкус, но уж слишком опасных. Но сейчас цель была прямо перед носом, вот она, один удар лапы – и жри до отвала деликатес, мягкий и сочный, в отличие от жесткого и вонючего мяса соплеменников и других мутантов, вскормленных на мертвечине. Поэтому вормы, распинав трупы пристреленных сотоварищей, ринулись вперед, не обращая внимания на мечи, которые по сравнению с дубинами и ржавыми топорами мутов выглядели достаточно скромно.

Но цель, только что бывшая прямо перед ними, внезапно исчезла.

Лия, мощно оттолкнувшись ногами, взлетела вверх и, совершив в воздухе сальто, приземлилась за спинами нападавших. Круто развернулась на месте – и вонзила оба меча в спину ближайшего ворма.

Клинки вошли точно. Один рассек позвоночник, обездвижив тело, второй, вошедший под лопатку, пронзил сердце. Мутант еще только оседал на землю, как мечи, освободившиеся от чужой плоти, вновь вонзились в жилистое мясо.

Лия работала молниеносно и методично, без чувств, без эмоций, словно поленья рубила на растопку. Мутанты еще только разворачивались мордами в сторону опасности, что в тесной толпе не так-то просто сделать, как трое из них уже были мертвы и валялись на земле, мешая другим.

Удар… Чья-то отрубленная кисть вместе с зажатым в ней ржавым топором падает на землю.

Удар… Горло, рассеченное мечом, булькает, пытаясь протолкнуть в легкие порцию воздуха.

Удар… Мутант пытается зажать лапой разрубленную артерию, но кровь все равно хлещет меж пальцами, стремительно вымывая из тела жизнь. Ничего личного, просто необходимая грязная работа, которую если не сделать, то твою собственную жизнь выпотрошат из тебя вместе с внутренностями и душой, на которую всем плевать в этом жестоком мире. Ну, почти всем. Может быть, вон тому здоровяку с детскими глазами не все равно… Хотя нет. Это раньше они были детскими. Сейчас же в них плескалась вполне взрослая ярость того, кто понял наконец жестокий принцип этого мира, где если не убьешь ты, то непременно убьют тебя.

* * *

Он словно покинул эту реальность, оказавшись где-то за ее пределами.

Он не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Не чувствовал ничего, кроме ярости и желания бить и крушить эти безликие, безмолвные, бессмысленные, темные фигуры, так явно нарушающие идиллию мира, в котором буйствовала его воля.

Фигуры то отдалялись, то приближались, пытаясь остановить всесокрушающую силу. Но что они могли сделать против дикой ярости того, кто словно проснулся от долгого сна, поняв простую истину? И сейчас тяжесть этой нелегкой правды оттягивала книзу его руки, слегка уставшие от долгой работы. Слегка – но не настолько, чтобы прекратить очищать мир от скверны, заполнившей его.

Среди темных фигур была одна, не похожая на остальные. В отличие от них, у нее было лицо. Мерзкое, отвратительное, уродливое, которое раз увидишь – и вряд ли уже забудешь. Эта фигура все время держалась на расстоянии, посылая другим какие-то безмолвные сигналы, на которые те реагировали, словно послушные куклы. И ее необходимо было сокрушить, раздавить, вышвырнуть из окружающего мира во что бы то ни стало! Иначе эта безумная пляска смерти никогда не прекратится.

Неожиданно его руки налились свинцовой тяжестью, а фигуры ускорились, приближаясь со всех сторон. И ближе всех была та, с мерзкой личиной, все увеличивающаяся в размерах, становящаяся все отвратительнее, все ужаснее. Она как будто желала заполнить собой весь окружающий мир, раз и навсегда его изуродовав, вырвав из него самое дорогое, самое бесценное, самое красивое…

Ну нет!

Усилием воли переборов себя, Бор стряхнул непонятное оцепенение и ударил снова. Фигуры разлетелись в стороны, словно были слеплены из воздуха, а жуткая личина скривилась в гримасе боли – и рассыпалась, словно была слеплена из мокрого песка, высохшего под лучами горячего солнца.

* * *

Ворму Керзу хотелось лишь одного – убежать подальше и спрятаться. Голод, жажда крови, еще недавно направляющие все его существо, теперь не имели никакого значения.