Слово о солдате - Вера Михайловна Инбер

самом кипении боя случилось с ней то, о чем до сих пор с улыбкой вспоминают в батальоне. Ей попался раненый такого могучего роста, такой грузный, что девушка не смогла его не только поднять, но даже протащить хоть немного. А обстрел с каждой минутой усиливался. Надя покорно прижималась к земле, слыша нарастающий жуткий звук летящей мины, вновь приподнималась, но от раненого не отползала. Должен же кто-нибудь подоспеть, помочь. Где же они все застряли? Попробовала еще раз поднять своего богатыря — ничего не выходит. Тогда она по-детски заплакала, лежа рядом с бойцом, которого она не могла унести отсюда. В промежутках между разрывами мин она поднимала от снега свое покрасневшее, мокрое лицо с наивно посаженным носиком и кричала, звала требовательно и беспомощно:

— Новоженин! Новоженин! Иди сюда, тебе говорят. Те-бе гово-рят… — захлебывалась она слезами обиды, одиночества, горя.

Новоженин — это был старший санинструктор. Он услыхал ее, подбежал, и все кончилось благополучно.

В дыму подожженной немцами деревни она натолкнулась на тяжело раненного лейтенанта Морозова. Его уже укладывали в сани, первая помощь была оказана, но он лежал в одной гимнастерке, шинель, видимо, сбросил в горячке боя. Надя быстро сняла свою шинельку, укрыла Морозова, да так и осталась в одной стеганке.

В этой деревне ей пришлось бы худо, если бы не лейтенант Пономарев. Немцы оттеснили наших на окраину деревни. Покамест справились с перевязкой и отправкой раненых, автоматчики подобрались уже близко. Надо было уходить.

А ноги ее уже не слушались, так она устала, измучилась, и тут попадается боец с залитым кровью лицом. Пуля попала ему в глаз. Надо помогать. Пономарев подхватил за руки обоих — и больного и сестру — и потащил их обходным путем из деревни. А на выходе дорогу пересек станковый пулемет противника. И пришлось там долго, долго лежать на снегу потной, разгоряченной. Потрясения и муки этого дня не прошли даром. Надя заболела; ее отправили в тыл — отдохнуть, отлежаться. Два дня побыла там, затосковала.

И снова на работу, снова на поле боя, в озаренные улицы горящих сел, туда, где наши люди отдают кровь и жизнь за Родину и где им можно оказать незаменимую помощь.

Там она вновь встретила своего спасителя лейтенанта Пономарева. Он был ранен в голову.

— Уходи, уходи, Надя, дела мои плохие, беги, помогай другим.

— Нет, уж теперь я над вами хозяйка, товарищ лейтенант, лежите смирно.

Она перевязала и вынесла его одна, хотя Пономарев был немногим легче того богатыря, над которым она плакала…

Слава тебе, маленькая девушка, с синими глазами и милым белорусским говорком, сестра наших воинов и благородная труженица войны!

Федор Васильевич Гладков

Малка

Когда Малка узнала, что я иду в госпиталь, она взволновалась и набросилась на меня:

— Что же это вы? Почему раньше мне этого не сказали? Я тоже хочу… Мне это очень нужно…

Мы шли вместе с нею с завода. Она только что сменилась. Малка была стахановка и девушка, что называется, с «характером»: живая, экспансивная, увлекающаяся, напористая. Любила спорт, участвовала в каждом лыжном кроссе, отлично состязалась в стрельбе и большая была охотница потанцевать.

Но сегодня Малка была сосредоточенной и грустной. Она узнала, что ее большой друг — Стеша, уехавшая на фронт в качестве медсестры одного из полевых госпиталей, была убита в то время, как выносила с ноля боя раненого. Спасенный ею боец лежал теперь в местном госпитале. Как раз в этот госпиталь мы шли. К нам присоединились два выздоравливающих бойца, которые хотели повидать своего товарища.

— Я твердо решила: поеду на фронт, — горячо заявила Малка, — я должна заменить Стешу…

В этом госпитале я был несколько раз. Здесь лечились командиры и политработники. И хотя многие из них были прикованы к койкам — тяжело раненные в грудь, в голову, в ноги, в живот, — но они были молоды и жадно хотели жить. В палатах было говорливо, гулял жизнерадостный смех и задумчиво лилась хоровая песня.

Комиссаром госпиталя был мой приятель, начинающий беллетрист Голобков, коренастый парень с обликом цехового рабочего. Близко знал я и начальника госпиталя — врача Благово.

Встретил нас Голобков в своем просторном кабинете, уютно обставленном черной мягкой мебелью. Он с радостной улыбкой вскочил со своего кресла и покраснел от удовольствия. Обоих наших спутников, раненых бойцов, пришедших навестить своего приятеля, он уже знал, а перед Малкой расшаркался и так крепко пожал ей руку, что она вскрикнула, а потом с сожалением посмотрела на свои пальцы.

— Вот хорошо! Вот неожиданность! Ух, как здорово!.. Проходите, садитесь, товарищи… — говорил комиссар.

Он по-военному повернулся к бойцам и с сожалением сказал:

— Только к вашему товарищу сейчас нельзя: он очень плох — лежит почти без движения. Благово решил принять меры, иначе дело будет швах. Кровки ему надо побольше… Кровки — здоровой, молодой…

И вдруг с удивлением и тревогой взглянул на Малку, точно сейчас обратил на нее внимание, как на постороннего человека.

— Вы тоже… садитесь. Только, знаете, Благово наш не любит посторонних. Повидать больного вам едва ли удастся, он в очень тяжелом состоянии…

Малка порывисто повернулась к нему.

— Так я же для этого и пришла. И вовсе мне смотреть ничего не надо. Наоборот, я хочу, чтобы мою кровь… понимаете, перелили в него… Зачем же холодную, из банки, когда можно взять у меня… Голубчик, я вас прошу… Ведь я же все равно не отстану…

Дверь нерешительно отворилась, потом осторожно опять закрылась и начала беспокойно подрагивать. Вдруг она быстро распахнулась, и в комнату широко шагнул Благово. Он наклонил седую голову и поверх очков стал осматривать каждого из нас. В белом халате, высокий, он шел, как на ходулях. Густые брови шевелились странно: одна поднялась на лоб, другая опустилась, и хвостики бровей на концах вздрагивали.

— О! Народ? Это — что? Делегация, что ли?.. Хо, и вы? И вы? — удивился он, здороваясь со много, и затеребил свою ехидную бородку.

— Вот… пришли товарищи… — пояснил Голобков, показывая на нас обеими руками.

— Факт бесспорный… да-с-с, вижу, пришли… — подтвердил Благово, вопросительно оглядывая нас. — К вашим услугам…

И сухо обратился к Малке:

— Чем обязан вам, чтобы выражать свое удовольствие?

Малка смутилась и очень покраснела.

Голобков с лукавинкой в глазах сдержанно и почтительно ответил:

— Это — работница с завода… она пришла с очень хорошим предложением.

— Работница с завода, хм… да-с… Теперь рабочие и работницы очень много дают хороших предложений… Неудивительно…

— Почему же