Проклятие скифов - Сергей Пономаренко

Его не пугало, как многих друзей, слово «война», и он был даже рад, что ему предстоит воевать. И не лозунг «Война до победного конца!» его вдохновлял, а возможность себя проявить и таким образом вырваться из замкнутого круга, в котором был обречен находиться с момента рождения в многодетной семье сапожника.

В Одессе он был известной личностью, хотя пробыл здесь лишь десять дней. Ему вспомнились толпы народа на улицах, весело выкрикивающего приветствия, букеты цветов, летящие под ноги лошадям, и их неприглядно, серо экипированная, но победоносная дивизия, гордо вступающая в город, который поспешно покинули франко-греческие войска.

Город был свеж, умыт и чертовски богат. Один только вид сытой публики, разряженной в дорогую, добротную одежду из заграничных тканей, в накрахмаленных манишках, в аристократических цилиндрах и модных котелках, с массивными золочеными пенсне и в больших роговых очках, этой случайно уцелевшей жирующей буржуазии, недобитых клопов-эксплуататоров вызывал у него законное желание дать кому-нибудь из них в морду. А их женщины, напоминающие откормленных бледнокожих цесарок, в пышных праздничных нарядах с кружевами, в шляпках, украшенных страусовыми перьями, будили воображение, хотя, если разобраться, сдери с них эту праздничную обертку — и не отличишь от простых крестьянок. Ему вспомнилось вначале испуганно-напряженное, а затем завлекающе-податливое тело Феклы с твердыми бугорками персей и возбуждающим огнем между ног…

Прохор не сомневался, что подобные мысли бродили у большинства из вступающего в город воинства, вшивого и небритого, пропахшего порохом и потом, изголодавшегося на тощих кашах и долгом отсутствии женщин, живущего одним днем, потому что завтра можно встретить глупую смерть. Да умной смерть и не бывает, и приходит она не в облике черной костлявой старухи с косой, а разрывается шрапнелью, вонзается штыком, рубит шашкой, взрывается в голове пулей, вываливает твои сизые внутренности наружу, заставляет захлебнуться кровью из пробитого легкого — не перечислишь всех ликов, принимаемых смертью. А бывает и хуже: приняв облик холеры, обезводит организм до желтизны и примет тебя в смертельные объятия вечности в смраде самодельного солдатского толчка.

Но кто боится смерти, тот ее на себя и накличет, а Прохор ее не боялся, и за это она его уважала. Призванному во флот, на миноносец «Проворный», Прохору так и не удалось исполнить свою мечту о дальних странствиях, морских сражениях, зато он стал политически грамотным в кружке анархистов, руководимом товарищем Мишей, где узнал, что любая власть — зло! А со злом надо бороться, и не в белых перчатках, а грубо стиснув ее мозолистой рукой. Власть на военных судах все больше концентрировалась в руках судовых комитетов, в которых верховодили матросы и младшие офицеры, в основном эсеры.

* * *

По иронии судьбы последние два года жизнь Прохора находилась в какой-то странной зависимости от этого морского города. Первый раз он побывал в Одессе в июне 1917 года, точнее, возле нее, у Военной пристани, но ему так и не представилась возможность сойти на сушу. Тогда судовой комитет, возглавляемый эсером, мичманом Суворкиным, принял решение не выполнять приказы командующего Черноморским флотом адмирала Колчака и вернуться на базу в Севастополь, и это был не единственный случай. Колчаку был фактически объявлен бойкот, что и привело к его отставке. Не помог молодому адмиралу красный бант на груди и участие в майском перезахоронении останков казненных в 1906 году на острове Березань лейтенанта Шмидта и трех матросов.

А затем был Севастополь и бесконечные митинги, октябрьские события в Петрограде, еще больше всколыхнувшие матросскую массу, превратив ее в гремучую взрывчатую смесь, ожидающую лишь запала. И такой запал нашелся в образе вернувшегося в декабре из-под Белгорода отряда матросов под командованием анархиста Мокроусова, участвовавшего в боях с прорывавшимися на Дон батальонами генерала Корнилова. Два десятка павших матросов-красногвардейцев были с почестями похоронены на Михайловском кладбище. После траурной церемонии стихийно возник призыв «Бей золотопогонников!» и началась охота на офицеров. Их хватали, избивали и отводили в тюрьму, а часть расстреляли на Малаховом кургане. Через неделю охота на офицеров возобновилась и приняла такие масштабы, что вследствие этого командирами боевых кораблей стали младшие офицеры, не старше звания лейтенанта.

Затем было победоносное шествие советской власти по городам Тавриды, которые брались штурмом, после предварительного обстрела из тяжелых корабельных орудий, и опьянение властью и вседозволенностью. Прохор уже не мечтал о том, чтобы выучиться и стать капитаном торгового судна — для этого понадобился бы не один десяток лет. А тут можно было взлететь на вершину власти в сказочно короткое время. Главное — нужно уметь говорить, бросать призывы в разгоряченную толпу, как уголь в корабельную топку. А власть — это все. Но «зажигать» толпу словами Прохор не умел, да и слишком поздно оценил ситуацию — все командные позиции были заняты, и «новичкам» никто ничего уступать не хотел.

Когда немец пришел в Крым и стал приближаться к Севастополю, «Проворный» в составе части Черноморского флота переместился в Новороссийск. Было ясно, что флот доживает последние дни. Теперь было лишь два пути: вернуться обратно в Севастополь, как требовало германское командование, или затопить корабли, на чем настаивала пробольшевистская часть флотского комитета. Не дожидаясь окончательного решения, руководитель анархистского кружка товарищ Миша сколотил сборный отряд анархистов-террористов[35]из представителей разных экипажей с целью пробиться в Петроград. Отряд захватил на станции состав, и известие о разгроме большевиками центрального штаба анархистов и Дома анархии в Москве застало их уже в пути. Через Таганрог, где местные Советы хотели их разоружить, отряд анархистов с боем пробился в Саратов.

Сюда стекались отряды матросов с Черноморья и Балтики, и теперь они представляли собой значительную вооруженную силу. Местные власти хитростью захватили руководителя анархистов Мишу и его ближайших помощников. Когда их везли в открытом экипаже в тюрьму, им на пути случайно попался Прохор, который как раз «пел серенаду» местной красавице. Он сразу сообразил, в чем дело, и не раздумывая бросил гранату под ноги лошадям экипажа. Ошеломленные охранники не успели прийти в себя, как Прохор в одиночку кинулся на них, беспрерывно стреляя из маузера. Решив, что напоролись на многочисленную засаду, чекисты оставили арестованных и убежали. Этот поступок сразу поднял авторитет Прохора среди матросов, но через несколько дней, после боев в осажденном доме, матросский отряд был вынужден капитулировать перед превосходящими силами большевиков. Прохор, понимая, что ему не простят вооруженное нападение на сотрудников ЧК, вместе с тремя товарищами решил идти напролом и кинулся вперед, гранатами расчищая себе дорогу. Дерзкая вылазка позволила ему избежать ареста, но все его товарищи погибли. ЧК объявил на него охоту, а Прохор приобрел среди анархистов и эсеров прозвище — «Заговоренный». Теперь он часто менял конспиративные квартиры. Его бесстрашием восхищались, а он пьянел от славы и еще больше наглел, словно неким образом знал, что недосягаем для ЧК и пуль. Он даже ухитрился побывать на анархистской конференции, которая приняла решение: малыми группами пробиваться на Украину и там организовывать партизанские отряды для борьбы с германскими оккупационными войсками и вартой гетмана Скоропадского.