Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

— Слушаюсь. Антонио, Педро! Одна нога здесь, другая там.

Двое слуг сорвались с места. Впрочем, исход Руфине понятен с самого начала — раз уж отец полеживает рядом с его сиятельством и улыбается, значит, шутку одобрил. Вернулись. Записка. Поднесли. Целая церемония. Один лакей другому подушечку подложил. Тот бухнулся на колени, а в руках серебряный поднос, поверх изящной чеканки — записка, придавлена полевым камушком. «После истории с рысью сие вполне уместно». Подпись, знакомая всему городу, но особенно — порту. Делать нечего…

— Итак, Риос, я принимаю ваши услуги. На время охоты. И что теперь?

— Велено внимательно вас слушаться. Это распоряжение его сиятельства — и вашего отца. А дона Диего на охоте нет.

— Пока нет. Но может и появиться.

Руфина покосилась на вьюк, как будто там лежал аккуратно утрамбованный дон Диего, хотя астуриец с его вовсе не малым росточком там бы явно не уместился. Ну, разве его эспадрон.

Мясо вертится над огнем. Один лакей крутит, другой срезает то, что уже прожарилось, третий водружает двузубой вилкой сочащийся кусок на серебро. И служанка, подложив под колена бархатную подушечку, передает яство временной госпоже и ее подруге.

— Горячее, — жалуется Ана.

— И пресное, — Гаспара так не обслуживают. Зато он примечает, как должны ухаживать за действительно знатными хозяевами.

— Втереть перец?

— Оно же горячее, — возмущается Руфина, — обжечься можно.

— На то есть перчатки, — объясняет слуга. — Так прикажете?

— Пожалуй, нет.

— Но ведь выйдут безвкусные куски! — возмущается Гаспар.

— Не выйдут. Если полить как следует лимонным соком и белым вином.

Перуанец собирается возражать, но Ана резко кивает.

— Сейчас обилие пряностей в высокой кухне уже не принято, — замечает она, — и считается признаком провинциальности.

Люди, верно, похожи на птиц — где стая, туда и другие торопятся. Вдруг доведется чем поживиться? Самые яркие в охотничьей стае, как ни странно, крестьяне. Местные жители точно не разорены! По крайней мере, наряды у них в сундуках нашлись на загляденье. Одни — подобие дворянских, только из хлопка вместо бархата, да бумазеи, да шерсти. Нашлось место и разрезным рукавам, и воротникам на картонной подкладке. Другие — настоящие, напоминающие о временах халифата, широкие да цветастые. Крестьянам указ против роскоши не писан.

Охота для них — привычный заработок. Иные идут в загонщики, иные помогают ставить шатры. Остальные пытаются что-нибудь продать. Прежде всего — зелень. Не все любят мясо с гарниром из дыма. Ну а дальше — домашнее вино, хлеб, молоко, сыр… Продукты пусть и невысокие, да многими ценимые. Тот же господин королевский советник непременно берет овечий сыр — да у одной и той же семьи. Говорят, они ему и в город это непритязательное блюдо поставляют.

Чуть тускней — желающие свести знакомство. Всегда найдется повод подобраться поближе. Вступить в беседу. Представиться… И напороться. Когда из двух девушек одна красива, а другая — нет, дурнушка становится хуже дуэньи.

— Вас не спрашивали.

— Вы, верно, не убили даже зайца — так что и косули мы вам не дадим. Здесь не место для пикаро.

И наконец:

— Риос, озаботьтесь допускать к столу только людей известных и солидных. И лучше — с женами.

— Но здесь только достойные молодые люди…

— По ним незаметно. Вы намерены выполнять распоряжение?

— Да, хозяйка. Разумеется.

Так и вышло, что всей компании Ане досталось — брат, формальный жених, да отец подруги, завершивший дела и настроенный отдохнуть и закусить. И так до рожков, вновь призывающих в седло.

Наутро донья Ана все-таки промахнулась. Толстое стекло выдержало, только зазвенело обиженно. На крыше, под льняным пологом, настало время обсудить вчерашнее приключение. Ана потягивает шоколад — со старшим алькальдом кто-то таки поделился вкусненьким — и голос у нее такой же тягуче-сладкий:

— А ведь, пожалуй, ты могла бы стать новой графиней Барахас. Если бы повела себя чуть иначе. Рысьи глаза! Граф верит в эту ерунду… И высоких любит.

— Не исключу, что граф был бы этому только рад. Его наследники, правда, нет — а я не настолько хорошо разбираюсь в противоядиях, чтобы рисковать. А во-вторых, он мне друг. И как друг гораздо ближе, и, прости за цинизм, полезней.

— А Диего?

— Все-то тебе расскажи… Вот ты мне расскажешь, что у тебя на сердце?

— У меня? Ты еще спрашиваешь! Да я умру, если не стану навсегда тем, чем была два часа по милости королевского советника да по твоей дружбе. И способ этот у меня под рукой! Так что знай — сегодня я сказала Гаспару, что не буду возражать, если он ко мне посватается… окончательно.

— Ты уверена? Вчера ты видала кабальеро знатней и моложе.

— Кто из них обладает состоянием? Наоборот, всем нужна девица с приданым! И кому из них нужна я? Пойми, деньги заканчиваются, но Гаспару я нужна как дверь наверх. А он мне. Уж у него деньги не кончатся. Он и здесь намерен их приумножать. А транжирить буду я! Осторожно, конечно, — чтобы не перестараться… Да и брату он должность купит. В общем, со мной решено и ясно. Теперь давай с тобой разберемся! Ты не захотела за графа, потому что прочитала что-то у рыси в глазах?

Только что называла старинные поверья ерундой. И вот на тебе!

— Ничего там не было… А со слугами — это шутка, шутка, шутка! Он так веселится, понимаешь? Странновато, ну так, как сказала Риос, «на его сиятельство иногда находит».

— Конечно-конечно. А все-таки — что ты увидела? Зачем спасла кошку?

— Затем. Я же не ведьма. И тем более не святая. Но вот, помстилось.

— Что? — Ана впервые услышала от подруги такое слово. Не то чтобы непонятное… Редкое. Кажется, северное.

— Что если рысь убить, будет плохо.

— Что будет плохо?

— Не знаю. Плохо, и все.

Ана, как всегда, думать начинает, только получив отпор. И делает это пусть странно, но очень точно. И быстро. Вот и сейчас — времени хватило только воздуха в легкие набрать, а следующий вопрос уже готов.

— Руфинита, скажи, только правду — оно меня касается?

— Нет.

И правда, какое отношение севильская дворянка имеет к жизни троих рысят, копошащихся в логове? Отчего-то встало перед глазами это логово, как наяву. Дупло старого, доживающего последние годы, тополя, взбугрившего корнями каменистую рыжую почву. И внутри — три голубоглазых пушистых комка. Они устали ползать друг по другу и смотрят вверх, на пятно света. Ждут мать. Большую, добрую. Полную вкусного молока. Вот и все видение… Но этого же не расскажешь.

Впрочем, Ана узнала, что хотела, и будет молчать. Все в порядке. Снова. Значит, следует распрощаться с подругой, спуститься к себе в комнату. Устроиться за столом — на стуле, иначе не привыкла, — и взяться наконец за работу. А то ни двух лет на нее не хватит, ни десяти!