Трепетный трепач - Екатерина Вильмонт

Я чего угодно ожидала от этого разговора, но только не извинений.

— Да вы-то здесь причем?

— Я все-таки его жена, я люблю его, но мне крайне неловко…

— Послушайте, Марина, — перебила я ее, — а это никак не связано с экранизацией «Насморка»?

Она так удивилась, что я сразу ей поверила.

— О чем вы, Лера? Я не понимаю!

— Дело в том, что Дима недавно подошел ко мне на студии и как ни в чем не бывало предложил написать сценарий по «Насморку».

— Но вы отказались?

— Конечно! Я не желаю иметь с ним никаких дел. Ни за что!

— Лера, вы любили его?

— Да, когда-то любила. Но я счастлива, что мы расстались!

— Вам было тяжело с ним?

— Да нет, не сказала бы. Поначалу все было нормально, даже хорошо. Но когда в доме появился Гриша… Марина, а вы не выглядите счастливой, — вдруг сказала я, — и я чувствую, хотите задать мне какой-то вопрос, но не решаетесь, я права?

Она подняла на меня прекрасные аквамариновые глаза.

— Скажите, Лера, у него раньше бывали приступы бешенства?

— Бешенства? Да нет, не бывало… Ну злился иногда, конечно, но я бы это бешенством не назвала. А что, теперь бывает?

— Да, — еле слышно пробормотала она, — три раза уже было. Это так страшно… Извините, Лера, но вы не в курсе, у них в роду не было сумасшедших?

— Даже так? Нет, мне об этом ничего не известно.

— К нам приходила его мама, прелестное добрейшее существо… Еще я знаю его дядьку по отцовской линии…

— Андрея Пантелеймоновича? Чудесный старикан! И вообще, если бы что-то такое было, наверное, я бы знала…

— То-то и оно. Я даже умудрилась показать Диму психиатру, ну, он об этом не знал, я просто познакомила их как бы случайно.

— И что?

— Это очень хороший опытный психиатр, он старый друг моего отца… и он сказал, что больше всего это смахивает на истерику не в меру распущенного субъекта… Лера, а вам удавалось давать ему отпор?

— Конечно. — Вот теперь, кажется, я начинала понимать, зачем я ей понадобилась. — Скажите, Марина, а третий приступ был сильнее первого?

— О да!

— Похоже, ваш психиатр не ошибся. И знаете что, в следующий раз просто дайте ему по роже и чем сильнее, тем лучше. Уверена, он сразу очухается.

— А если будет только хуже?

— Тогда я не знаю, что еще могу вам посоветовать.

— А вы…

— Вы хотите спросить, давала ли я ему по роже?

— Ну да, — испуганно пролепетала она.

— Было. Два раза. Один раз он дико вызверился на Катьку за разбитую чашку. Ей было три года, и она со страху забилась под диван и ни за что не хотела вылезать. Ну, я вызвала его на кухню и влепила оплеуху. Он сразу очухался, и даже попросил у Катьки прощения. А в другой раз он как-то очень мерзко и грязно говорил о своей матери… И, кстати, после этих взбучек он долго вел себя безупречно. Его надо просто вовремя приводить в чувство.

— Я, наверное, не смогу.

— Ну и зря! Я же вижу, вы его любите и хотите ему помочь. Но другого способа я не знаю.

— Спасибо вам, Лера. Мне многие говорили, что вы хороший человек…

— Полагаю, Дима с вами не согласился бы.

— А знаете, Лера, мне иной раз кажется, что он до сих пор вас любит.

— Это вряд ли! Да и не нужна мне его любовь. Видели бы вы, как Катька страдала, прочитав это интервью…

— Очень живо себе представляю.

— И она категорически отказалась носить его фамилию.

— А он об этом знает?

— Понятия не имею. Он для меня уже далекое прошлое. Да, кстати, Марина, мне сказал один режиссер, что Дима запретил вам сниматься в его сериале…

— Гаранин?

— Да.

— Это не совсем так… Мне самой не очень-то хотелось там сниматься и я, чтобы не обидеть Виктора, просто сослалась на запрет мужа…

Я ей не поверила. Но промолчала. И только на прощание посоветовала:

— Марина, не дайте ему сломать вам жизнь и карьеру. Он это может. Ну, мне пора. Дети дома одни. Спасибо большое, что передали это разрешение. Мне встречаться с Димой было бы в лом.

— Как жаль, что мы не можем быть подругами…

До возвращения в Москву оставались сутки. Игнат уже дрожал от нетерпения. Здесь ему все обрыдло, а там, в Москве Лера, Лерочка, Леруня. Он сам себе дивился — что, брат Игнаша, влюбился? И сам себе отвечал — факт, влюбился. А может, и вовсе полюбил? Она такая… Нежная, но характер — будь здоров! Ни разу не написала, не позвонила, как мы и договаривались… А может, просто я ей ни на фиг не нужен? Другая, если бы влюбилась, уж разок бы эсэмэсочку сбросила… Мол, скучаю, жду… Я ведь задержался почти на три недели, неужто не волнуется?

— Игнаш, ты чего такой задумчивый, а? — спросил его звукорежиссер.

— Есть о чем подумать, — улыбнулся Игнат.

— О прекрасной даме?

— Знаешь, а ты недалек от истины.

— Она будет тебя встречать? Хотелось бы взглянуть, у тебя, говорят, отличный вкус!

— Еще чего!

— Она замужем, что ли?

— Отвянь, Филипп, за пределами съемочной площадки твое мнение не учитывается.

— А ты чего грубишь? Я, между прочим, могу дать хороший совет младшему товарищу…

— По поводу чего?

— Если твоя дама не замужем, нагрянь к ней неожиданно, как гром среди ясного неба. Сразу все поймешь.

— Совет твой уж больно неоригинален, брат Филипп. Сам разберусь.

— Дело твое, как говорится, была бы честь предложена, — обиделся Филипп.

В аэропорту Сеула Игнат уже вытащил из кармана телефон, повертел в руках и спрятал обратно. Пожалуй, и в самом деле лучше нагрянуть неожиданно и сразу все понять… Матери он тоже не стал сообщать о точном сроке своего возвращения, она всегда страшно волнуется во время его перелетов. Поставлю соседок перед свершившимся фактом, решил он. Почему-то он ни на секунду не поверил снимкам, присланным около месяца назад, где его Леруня была запечатлена в обществе красавца Никиты Александрова, только посмеялся над наивностью дурочки Милады. А кому, кроме нее, это могло понадобиться? Ничего крамольного на этих фотографиях не было. А выражение лица Леруни свидетельствовало о полнейшем ее равнодушии к Александрову. Уж я-то помню, какое у нее было лицо, когда мы танцевали там, в Киеве. Столько на нем читалось… А тут — милая вежливая улыбка, не более того. И мучиться ревностью из-за такой улыбки попросту глупо. Сейчас важно только то, что отразится на ее лице при виде меня…