Между небом и раем - Кристина Лин

чем? Глеб чувствует себя относительно нормально. Меня разве кто-то держит тут двадцать четыре часа в сутки? Да и мне нужно в торговый центр, купить кое-что из одежды.

— Давай в семь встретимся в торговом центре, — предлагаю я. Если Глеб захочет, чтобы я осталась, он не отпустит. Тем более. К другому мужчине.

— Отлично, — говорит Астор, — буду ждать тебя там.

Он отключает связь, а я возвращаюсь на диван. Глеб всматривается в мое лицо с таким выражением лица, будто от того, что я думаю сейчас, зависит его жизнь. Но, ведь, это не так. С чего ему так париться?

— Можно мне вечером отлучиться на пару часов? — спрашиваю мужчину.

— Конечно, ты же не пленница здесь, — говорит он. Голос звучит не так, как всегда. Но я таких интонаций от него раньше не слышала. Поэтому не понимаю, что они значат.

Мне хочется прямо спросить его, хочет ли он, чтобы я шла гулять с другим мужчиной. Но я не осмеливаюсь. Если бы хотел запретить, то запретил бы, ведь так?

Глава 20

Глеб

Когда захожу на кухню, видение в маечке не развеялось. Наоборот, стало еще более отчетливым. Как приговор, мать его. Пялюсь на, идеального размера и формы, полушария, как на свою погибель. Еще и соски проглядываются так отчетливо, что у меня чуть слюни не потекли.

Что ты творишь, Машка? Я же сожру тебя!

— Я завтрак приготовила, — заговорило видение в маечке.

Поднимаю взгляд к ее лицу, но на губах залипаю. Сон свой отчетливо вспоминаю, как губы эти пухлые член мой обхватывали. В паху больно заныло, хоть вой. Будто не трахался вечность.

— Я вижу, — говорю. Еле смог вообще челюсть захлопнуть и слюни собрать.

От возбуждения меня немного ведет и потряхивает. А девочка еще масла в огонь подливает. Ее рот что-то произносит, а я не слышу ни хрена. Только на губы ее пялюсь, сжимая дрожащей рукой кружку.

Маша поднимается, тянется куда-то. Не сразу понимаю, что за банкой с джемом. Взгляд залипает на стройных ножках в коротких трикотажных шортиках, которые совсем ничего не скрывают. Задницу упругую обнимают, как вторая кожа. Стянуть их — одно движение. Надавить на спину, уложить грудью на столешницу. И трахать до искр из глаз.

Отгоняю видение, последние остатки разума в кулак собираю. Поднимаюсь и достаю банку с джемом. А она еще за руку берет, вверх пальцем ведет, назад голову откидывает. Возбуждение разрывает яйца. Хочется трахать, а я держусь. Как солдат, по стойке смирно.

Делаю вдох. Запах волос, щедро приправленный ароматом малины и ванили, забивает легкие, кружит голову. А эта мелкая зараза еще прижимается ко мне, трется о стояк, ластится. Совсем не помогает мне, вера в благородство тает с каждой секундой.

— Маш, — мой голос, слишком хриплый, чтобы быть правдой, кажется сейчас далеким, нереальным, — ты что делаешь?

Я же сейчас трахну тебя, девочка. Прямо на столе этом. Потом ведь сама жалеть будешь.

Член больно трется о ткань домашних брюк, девочка ягодицами о меня трется, как стерва последняя. Такая сладкая, сил нет терпеть. Чувствую себя пацаном малолетним.

— Возьми, — шепчет моя провокаторша.

Она серьезно? Нет, я ослышался.

— Что?

— Джем возьми, — разбивает в прах все фантазии. Банку дурацкую мне тянет.

Понимаю, что ничего не будет. Обидно, хоть рыдай. Чертов джем на стол ставлю. С трудом на стул задницу усадил, стояк в штанах мешает двигаться, мысли плывут.

Доконает меня эта малышка. Быстрее рака угробит.

Пялюсь в кружку с кофе, глаза поднять боюсь. Если еще раз эту маечку увижу, хана мне. Одним глотком в себя горячий напиток вливаю. Боли не чувствую, хотя, должен. Встаю и ковыляю в сторону спальни.

Пиздец, как больно. Догребаю до кровати, опускаюсь на спину. Влип я, по самые яйца влип. А то и выше. Давно так не накрывало. Я рядом с ней, как юнец малый, чуть не кончил, пока она терлась о меня на кухне. Будто в юность свою окунулся, когда от одного вида сисек мог кайф словить. А еще ведь ей вчера рассказывал, что это она маленькая.

Звездец просто!

В спальне закрылся, как припадочный. Чтобы не наброситься на добычу, которая сама ко мне плывет. Я же умнее должен быть. Как никак, старше на двадцать пять лет.

Девочка в двери стучится, про урок спрашивает. Уже не в маечке той, а мне не легче. Так и вижу соски ее, через ткань торчащие. Во рту слюна скапливается, а в паху снова ныть начинает.

Красивая она, идеальная везде. Успел рассмотреть ее, на беду свою.

Телефон от мыслей отвлекает, фоткой какого-то пацана блондинистого загорается. Как обухом по голове, мысль:

«Не тот ли это опыт, о котором она вчера рассказывала?»

В груди неприятно ныть начинает. А она трубку снимает, разговаривает. Чтобы я не слышал, старается. Но я прислушиваюсь к каждому слову. Я и раньше с нее глаз не спускал. А теперь, двадцать четыре на семь привык на нее пялиться. Эмоции считывать, кайф от ее запаха ловить. А тут пацан какой-то смазливый. Молодой, бля. Я в сравнении с ним — дед просто.

Нутром чую, свалить от меня хочет. К пацану своему сбежать. Соскучился, поди.

Маша ушла, а я по квартире хожу. Как неприкаянный, места себе не нахожу. Перед глазами глазищи ее огромные и губы пухлые. А теперь еще и соски тугие под маечкой.

Весь прекрасный набор воспоминаний, только девушки нет.

К каждому шороху за дверью прислушиваюсь, минуты считаю. За окном стемнело уже, а ее все нет. С ума схожу, как Отелло гребаный. Так и вижу ее, всю такую складную и немного наивную. С другим пацаном вижу и на себя злюсь. Хоть головой о стену бейся, а образ этот из башки не выходит. Пробрало меня до самого нутра, аж кишки сводит.

Сижу на красном диване. Один. И, как придурок, в черный экран телевизора пялюсь. Когда дверь открывается и появляется Маша, я совсем уже до ручки дошел, готов звонить в полицию и требовать, чтобы срочно спасали девушку от изнасилования. Дебил, одним словом.

— Почему так долго? — рявкаю на девушку.

Она на пороге замирает, часто моргает и на меня смотрит.

— Вы не сказали, сколько можно, — оправдывается она. — Я тут недалеко была. Подумала, что, если понадоблюсь, вы позвоните.

Дело говорит, логично