Кто остался под холмом - Елена Михалкова

Козарь смотрела странно.

– Анна, вы меня простите, – смущенно заторопилась Кира, – что-то на меня нашло. Это профессиональная деформация: начинаешь учить тех, кто об этом не просит.

– Да я не прочь была бы, чтобы ты меня еще чему-нибудь поучила.

Козарь встала со ступенек, подняла сумку.

«Ты поучила» – услышала Кира и трактовала верно.

– Ничего, обживешься быстро, – сказала Козарь. – Ты так-то вроде бы дамочка сообразительная. Хотя туфельками своими зря наши говна месишь.

Обе рассмеялись.

– Май жаркий будет. – Анна уставилась на небо, словно читала в нем прогноз погоды. – Мой тебе первый урок – на реку не ходи.

– Почему? – Кира удивилась. Она намеренно сняла дом на берегу, надеясь по утрам купаться.

– Плаваешь хорошо?

– Неплохо.

– Тогда можно. Только осторожнее. Течение сильное.

Почтальонша дошла до калитки, когда ее окликнули с крыльца:

– Аня, у кого здесь можно лодку купить?

2

Так получилось, что Кира была последней, кто видел Нину Куренную. Нина шла по улице, размахивая лакированной красной сумочкой – символом презрения к утилитарности местной моды – и остановилась, заметив Гурьянову.

– Учителька! – Нина распахнула объятия. – Иди сюда, поцалую!

Кира сделала попытку обойти женщину, но та преградила ей путь.

– Деток учишь… У тебя-то есть?

– Своих нету.

– Жалко… Давно хотела спросить: ты зачем сюда приперлась, ну, в город наш? Мужика захотелось? Нету здесь мужика! Запиши на доске мелом! И девок научи: ловить здесь нечего.

Нина сдула со лба рыжую прядь и описала сумочкой круг в воздухе.

– Беловодье…! – Она смачно выругалась. – Тебе тут как, ничего?

– Пока нравится.

– Не понимаешь ты, куда тебя занесло. – Нина понизила голос. – Думаешь, это обыкновенный город? Я тебе вот что скажу, подруга… Ты мне нравишься! Веришь?

– Верю.

– Молодца! Слышь, ты беги отседа. Замуж выйди… за шведа! Они в постели выносливые, как кони! – Она хихикнула, но улыбка тут же сползла с ее лица. – Тикай, учителька, пока не поймали.

– Кто же меня поймает? – спросила Кира.

Куренная сделала большие глаза и оглядела улицу.

– Никого нету, верно? Все по домикам, за занавесочками, шур-шур-шур! А глазками-то смотрят, ручонками-то тянутся! – Она выставила вперед руки, пошевелила пальцами. В ухе у нее качалась серьга – длинная цепочка с паучком на конце. – Цапнут тебя, разберут по косточкам. А косточка-то в горлышко впилась, хрен вытащишь. – Она усмехнулась и хлопнула себя по ягодице. – Меня здесь не любят! Думаешь, отчего? Меша-аю! Живу как хочу, глаза мозолю. А жить надо весело. Жизнь-то одна у нас, а? Как считаешь?

Кира заметила, что юбка Нины покрыта пятнами, похожими на мазутные.

– Где ты испачкалась?

– Чего? А! Это что… Я сама вся грязная! – последние слова она произнесла с удовольствием. – Кого хочешь спроси. Про Нинку тебе наплетут… Ты им не верь! Тут все до одного свиньи бессовестные, кого ни возьми. А! Буслаев! Молятся на него, а он-то… – Нина хихикнула и прикрыла рот ладонью. – Тот еще ходок.

Она сделала непристойное и совершенно недвусмысленное движение.

– Лучше с любым алкашом замутить, ей-богу! Слышь, чего говорю?

Кира кивнула.

– Тут как при ограблении банка! – поделилась Нина выстраданной мудростью. – Главное – не денег нахапать, а улизнуть. О получке не думай. Если не смоешься, они тебя сожрут, хрена на закуску пожалеют.

В конце улицы показался человек, и Нина метнулась к нему.

Кира сразу выкинула из головы глупый разговор. Но два дня спустя поползли слухи об исчезновении женщины, и ее кольнуло нехорошее предчувствие.

– Нинка-то Куренная? – спросила почтальонша. – Непутевая баба. Бывает, пожалеешь ее, а она такой дрянью обернется, что хоть плюйся. А в другой раз топает на каблуках – ну шалава шалавой, а приглядишься: глазищи детские, несчастные.

– Давно ее не видели?

– Кто ж знает… Она нынче должок обязалась вернуть, а не явилась. К ней пришли – дверь нараспашку, дом пустой, на столе еда тухнет. Пару дней, пожалуй, не появлялась на людях.

– А обычно ты встречаешь ее каждый день?

– Нинка безработная. Проедает наследство от покойной матери. Она как выпьет, начинает куролесить: по городу бродить и к прохожим приставать, не заметить ее трудно.

– Раньше она пропадала?

Козарь задумалась.

– Не припомню… Но ты сама рассуди: женщина пьющая, а спиваемся мы быстро, быстрее мужиков. Рано или поздно должна была загулять.

«Меня здесь все ненавидят», – вспомнилось Кире.

– Поискать бы ее, – озабоченно сказала она. – А если пьяная в овраге валяется?

– Поваляется – вылезет. – Козарь пожала плечами. – Что, у тебя душа за нее болит? Вернется, никуда не денется.

Нина Куренная не вернулась ни на следующий день, ни через неделю. Кира поговорила с водителем автобуса.

– Яркая она, запомнил бы, – сказал пожилой мужчина. – Но вы, Кира Михайловна, зря переживаете. Такие, как Нинка, нигде не пропадут.

– Откуда вы меня знаете?

– Внук мой у вас учится.

Такие, как Нинка, нигде не пропадут, задумчиво повторяла Кира, возвращаясь со станции. Но пропадают ли те, кто нигде не пропадет?

«Слышь, ты беги отседа».

Бессмысленная болтовня подвыпившей женщины, бред преследования. Кому она была нужна? Разве что…

Кира вспомнила о Буслаеве и поморщилась.

Десять дней спустя полиция забрала компьютер из дома пропавшей. По городу разнеслась новость: Нина переписывалась в социальных сетях с иностранцами. С двоими договорилась о встрече за их счет, причем встречи должны были состояться одновременно – одна в Праге, другая в Мадриде. С жадностью неудачницы Нина ухватилась сразу за две возможности, как человек, суеверно опасающийся спугнуть фортуну отказом от ее милостей. «У нее и загранпаспорта-то нету, – говорили с удивлением, – зачем она им головы морочила?»

Взвесили, рассудили здраво, прочитали другие письма, благо беспечная хозяйка не защитила их паролем. Картина складывалась такая: в последний момент она все-таки назначила два свидания в России, но не в Беловодье, конечно же, а в Москве или Санкт-Петербурге – определенности не было. Одному жениху она соврала, что москвичка, другому наплела про учебу в Питере. Вместо бесстыжей юбки Нина надела простое длинное платье. Рыжие кудри закрыла платком, стерла помаду. В этом монашеском виде ее не признал бы никто из горожан, не узнал и водитель автобуса.